…Очнулась Рая от яркого света, бившего в глаза. Сквозь фетровый берет затылком ощутила корявый ствол дуба… Пучок света скользнул вниз, и она поняла, что укутана в офицерский кожаный плащ. Встрепенулась, пытаясь вырваться и снова бежать, бежать. Но крепкие мужские руки удержали ее ослабевшее тело.
— Рая, Рая!.. Не надо так… Я — не зверь… — Мужской голос звучал негромко, и Рая узнала его по акценту. Сразу вспомнилось: «Вы нарушили комендантский час»…
— Кто вы? — дрожащими губами спросила она.
Мужчина направил свет электрического фонарика на свое лицо. Да, это был тот офицер. В его голубых глазах, казалось, не было ничего угрожающего, но Раю опять начали терзать подозрения: зачем он преследует ее? Что знает про нее? Он протянул ей белоснежный, аккуратно сложенный носовой платок:
— Протрите, пожалуйста, свое лицо… Есть кровь…
Рая почувствовала на лбу, на щеках колющую боль и жжение — следы от падения в заросли шиповника.
Офицер осторожно сам приложил к ее лицу платок. Рая уловила незнакомый запах одеколона, непохожий на «Шипр», которым душился всегда ее Геннадий. И, вспомнив о муже, почувствовала стыд за свое, как она посчитала, предательство, за то, что рядом с ней другой мужчина. Она рывком отбросила руку офицера от своего лица.
Что кроется за этой галантностью преследователя? И чем кончится вся эта слежка и погоня за ней? Рая ничего не могла понять. В голове стучало одно: смерть… гетто…
— Надо говорить… — после казавшейся бесконечной паузы, раздумчиво, глядя куда-то в ночную черноту, произнес офицер.
— Говорите! — Неожиданно для себя Рая выкрикнула это слово так громко, что сама испугалась. Прозвучало это как «Стреляйте!»
— Рая, вы — еврейка…
— …
— Ваш муж полковник…
— Подполковник.
— Полковник! — Офицер подчеркнул это слово, точно давал понять, что он больше знает, чем она. Так Рая узнала, что, слава Богу, муж жив, к тому же повышен в чине, значит, воюет достойно.
— Ваш муж коммунист…
Рая откинула плащ, обхватила руками колени и, склонив к ним голову, сжалась в комок. Только бы не закричать… Глотая слезы, она умоляюще сказала:
— Во имя всего святого… не убивайте детей!.. — И жалобно застонала.
— Рая, я не все сказал… Пожалуйста, послушайте еще…
Рая затихла. Она ждала приговора.
— Поверьте, мне это сказать труднее, чем вам слушать. — Офицер поправил на Рае плащ, сел рядом, почти в той же позе, что и она. — Рая!.. Рая!.. Беда!.. Я вас люблю!..
Над их головами на бреющем полете со страшным ревом пронеслись самолеты. Они летели так низко, что, казалось, задевали верхушки деревьев. Потом наступила тишина. Рая прислушалась — не проснулись ли дети? Не вышли ли искать ее?..
Офицер, понимая ее душевное смятение, снова заговорил:
— Рая… Я боюсь, что больше не смогу уберечь вас, Гришу и Александра… Пожалуйста, будьте благоразумны…
Рая лихорадочно перебирала в уме варианты того, что мог ей предложить враг.
— Что я должна сделать? — обреченно спросила она.
А он не мог откровенно рассказать ей обо всем. Драматизм ситуации, искренние чувства к ней, его служебное положение… Чтобы не потерять ее и спасти детей, была единственная, хотя и очень рискованная возможность. И он сказал:
— Рая!.. Согласитесь быть моей… домработницей…
Больше года Рая, переступив через себя, прожила почти заложницей в доме у Франца. Про его дела она ничего не знала, да и боялась знать, чтобы, не дай Бог, не пала на нее и тень подозрения, будто она что-то выведывает в пользу Красной Армии. Она умела скрывать от всех, что из немецкой речи, по радио или из телефонных разговоров, она кое-что понимала: ведь еврейские и немецкие слова во многом схожи.
А Франц, крутя ручки приемника, иногда, словно случайно, задерживался на передачах из Москвы. Сводки были ужасающие. Совинформбюро все чаще говорило о сдаче наших городов. Однажды, когда прозвучало: «После ожесточенных боев наши войска оставили город Харьков…»— это был ее родной город, там жили ее отец и мать, — Рая не сдержалась:
— Зачем вы мучаете меня?! — Она поставила на стол поднос с завтраком для Франца и опустилась на стул, чего никогда не делала в его присутствии.
Франц щелкнул ручкой приемника, сел рядом с ней.
— Раишка, ты просила помочь вам переправиться к родным в Харьков. Я говорил, что для вас это невозможно. Ты мне не верила…
— Ты же фашист, — сказала она беззлобно, глядя в его глаза, в которых видела свет сочувствия, а может, и правда, любви…
— Я принес книжки. Учебники для мальчиков. — Легкая улыбка скользнула по его лицу. — Опять не веришь мне?
Рая не ответила на вопрос. Она не могла поверить, что он, ее хозяин, просто так делает добро своей горничной. Вздохнула и подняла крышку с тарелки, в которой была жареная картошка, приготовленная на сале с луком, — так, как любит он…
Как жили они этот год?
По-разному. Первое время мальчики дичились хозяина. При его появлении в доме ныряли как мышки в норки — прятались от него. Франц держался ровно: никогда не заигрывал, не задабривал, но и, замечая шалости, не позволял себе повышать на них голос.
Иногда он общался с ними через «переводчика»-маму.
— Раишка… — Отчества «Израилевна» он не произносил — не хотел, чтобы это слово случайно вышло за стены дома. — Скажи, пожалуйста, Григорию, что дразнить в вольере собак опасно. Это очень злые твари.
Гришутка сидел затаясь в углу между кроватью и шкафом и настороженно ловил каждое слово хозяина. Однако ему понравилось, как тот сказал: «Григорий».
А с Сашей было так. Франц застал его за шахматной доской. Фигуры были расставлены хаотично, но мальчик, насупив брови, переставлял их, серьезно изображая из себя гроссмейстера.
— Хочешь научиться? — спросил хозяин.
Мальчик от неожиданности, вскочил и как солдат вытянулся перед офицером. Покраснел от неловкости, но кивнул головой в знак согласия.
— Сегодня будет первый урок. Молодец, Александр, шахматы — дело хорошее. Как русские говорят? Мозговатое? — И рассмеялся над своим произношением.
Потом они частенько засиживались за столом. Однажды случилось так, что Саша всерьез свел партию вничью.
— Раишка! Браво! Александр почти выиграл. Значит, будет и победа! Будет? — обратился он к мальчику.
— Будет! — просто ответил мальчик.
— Дай Бог! — согласилась Рая.
Победа!.. О чем подумали в эту минуту все трое — никто не знает…
Отношение Франца к мальчикам все больше привлекало их к нему. Рая очень долго держалась в рамках своего положения в доме — домработницы. Неназойливые знаки внимания со стороны хозяина она принимала как благодарность за ее усердие в работе. И только…