Игорь Ильинский - Сам о себе

«И глазам офицеров предстал Чертокуцкий, сидящий в халате и согнувшийся необыкновенным образом.

– А, вы здесь!.. – сказал изумившийся генерал.

Сказавши это, генерал тут же захлопнул дверцы, закрыл опять Чертокуцкого фартуком и уехал вместе с господами офицерами».

Нужно ли объяснять читателю, что к этому, гениальному финалу, написанному Гоголем, лучше не прикасаться голосом.

Этот финал надо читать только глазами. От прикосновения даже «строго дикторского» голоса к этим строкам может пропасть гоголевский юмор, а от любой раскраски разрушится тонкость гоголевского письма. Так мне представляется...

Прелесть лермонтовской прозы ощутима также только глазами. Невозможно громко читать «Тамань». Так же невозможно или чрезвычайно трудно читать пушкинскую прозу.

Трудно и вряд ли нужно читать ее не только с концертной эстрады, но и по радио. Это необходимо разве только для неграмотных слушателей.

Я делаю большое различие между работами, приготовленными для концертной эстрады и для радио. Нельзя не учитывать, что радио располагает лишь звуком. Поэтому все мастерство чтеца и вся его выразительность должны быть ограничены и сосредоточены только в звуке. По радио только слушают. На концертной эстраде виден исполнитель. Однако часто такая азбучная истина не учитывается. Сделанные для эстрады вещи читаются по радио, и наоборот.

В первом случае на звуке не сосредоточено все мастерство исполнителя, и звук не несет соответственной полной нагрузки.

Во втором случае гуляют свободными и не несут нагрузки ни лицо, ни фигура, ни жесты, ни мимика исполнителя, который не рассчитывал на эти выразительные средства, подготавливая свою работу для радио.

На радио я впервые столкнулся с режиссерами художественного чтения. До моей работы на радио я, как уже говорил, обходился без режиссеров и контролировал сам себя. Я убедился, что на радио есть очень большие художники-режиссеры, которые великолепно владеют искусством звучащего слова и могут помогать исполнителям. (Но надо прямо сказать, что, основываясь в своей режиссуре только на звучании слова на радио, на силе и тонкости выразительности звучащего слова, они узко специализировались именно в своей области и невольно атрофировали в себе как в режиссерах понимание и любовь к другим выразительным возможностям исполнителя на эстраде.) Мне особенно хочется отметить на радио работу режиссеров Шилова, Успенского. Тонкими художниками мне представляются режиссеры детского радиовещания Литвинов, Ильина.

Надо сказать, что радио играет большую роль в работе чтецов. Я уже говорил о том, как радио помогает росту исполнителя и совершенствованию его мастерства.

Радио, как и кино, является колоссальным популяризатором исполнителя.

Работа на радио главным образом создала мне популярность как исполнителя-чтеца. Без этой работы, мне думается, меня бы почти не знали как «мастера художественного слова». И это вполне понятно, несмотря на то что я больше работал и меня больше увлекает работа над художественным чтением на эстраде, чем на радио.

Итак, как говорится, не быть бы счастью, да несчастье помогло: некоторая неудовлетворенность моей работой в театре и кино, затем некоторая недогруженность и, наконец, отсутствие работы и в театре и в кино разбудили, а потом укрепили мой интерес к художественному слову. А работа в области художественного слова обогатила меня как актера, пробудила во мне самостоятельность художника, щедро оплодотворила меня для дальнейшего совершенствования моей актерской индивидуальности в театре и в кино.

Думаю, что если бы не работа в области художественного слова, то в те далекие времена я не решился бы на подпись под моей фотографией, помещенной в журнале «Советский театр», – подпись, которая стала программой моего дальнейшего творческого пути: «Смехом и слезами помогать добру и правде со сценических подмостков и не делать ничего против своей совести в искусстве, вот чему я хотел бы быть верен на моем пути».

Когда я задумывался над тем, почему я ушел в 1935 году из Театра Мейерхольда, и ушел, как показали дальнейшие события, уже навсегда, то первое время мне казалось, что причиной тому послужили личные мотивы. И, действительно, меня беспокоила неясность моих актерских перспектив, я ставил различные условия, хотел большей свободы для работы в кино и пр. В дальнейшем я понял, что кризис, к которому пришел Театр Мейерхольда, был главной причиной моего ухода. Через три года он неизбежно привел к закрытию театра. Если бы в эти последние годы существования своего театра Мейерхольд создал один-два ярких спектакля, то его противники и недоброжелатели не смогли бы использовать этот кризис для полной ликвидации театра. Ликвидация театра и дальнейшие трагические события в судьбе Мейерхольда помешали нам узнать, как бы вышел Мейерхольд из этого трудного положения. Поэтому приходится отделять трагические события в его судьбе от кризиса в его театре.

Одной из причин наступившего кризиса, мне кажется, был культ личности самого Мейерхольда, который он утверждал и утверждали его соратники с первых дней «театрального Октября».

Мейерхольд считал себя «вождем театрального Октября». Таковым его считали и многие работники театрального искусства. Вместо того чтобы сплотиться с коллективом, а театральное искусство, в особенности же советское театральное искусство, поистине коллективное искусство, Мейерхольд «законсервировал» себя как безусловного «вождя», несмотря на многие свои ошибки и спорные утверждения.

Он держался вдали от своего коллектива, да и вообще от театральных работников. Он не видел или не хотел видеть в это время новых поисков и достижений советского театра на его главном направлении. Среди актеров и ассистентов-режиссеров, его учеников, было много талантливых людей. Он вполне мог довериться им и опереться на многих из них, но он продолжал быть диктатором, стоящим выше всех.

Поэтому началась большая текучесть в театре. Сегодня уходил один, завтра другой. Давно ушли такие актеры, как Бабанова, Орлов, Мартинсон. Начал создавать свой театр Охлопков. Мейерхольд то мирился с этой текучестью, то спохватывался и пытался вернуть своих учеников.

Уходил я – Мейерхольд звал обратно недавно ушедшего Гарина. Собирался уходить Гарин – Мейерхольд звал меня вернуться в театр и т. д.