Именем Станислава Лема названы улицы — в Кракове и ещё в нескольких польских городах. Его имя присвоено известному Комплексу общеобразовательных школ в Коварах. А ещё — прекрасному Саду экспериментов в Кракове, в котором экспонируются устройства, конструкции и модели, демонстрирующие основные законы физики.
К сожалению, здоровье слабело, годы брали своё.
«У меня появилось какое-то неврологическое заболевание, — жаловался Лем Станиславу Бересю. — Оно привело к тому, что я не могу сам писать на машинке, потому что всё чаще не попадаю по клавишам, а на компьютере не умею. Поэтому сейчас у меня появился секретарь, компьютер, факс, сканер. Книжку “Мгновение” я полностью надиктовал моему секретарю…»
Действительно, в 1998 году Лем обратился к литературоведу Ежи Яжембскому, автору многочисленных работ о книгах писателя, с просьбой подыскать ему в помощь кого-нибудь из студентов-выпускников, и Яжембский порекомендовал Войцеха Земека.
Писатель и студент сработались.
С этих пор вся огромная официальная переписка Лема легла на Войцеха Земека.
«В какое необыкновенное время мы живём теперь!» — так назвал свои заметки журналист, литературный критик, переводчик и библиограф Владимир Борисов, один из авторов этой книги. 21 сентября 1999 года он побывал в Кракове у Станислава Лема, и, думается, уместно поместить его записи в этой главе. Не так уж много у нас подобных прямых свидетельств.
«Станислав Лем: Как вы добрались до меня? Не имели больших трудностей?
Владимир Борисов: Нет-нет. Я по карте посмотрел, всё выяснил…
— Вы знаете, мы ведь на самой окраине города живём…
— Зато тут хорошо, тихо, надеюсь.
— Вы приехали из Москвы? -Нет.
— А откуда?
— Город Абакан.
— Ах, да, я знаю. Вы писали.
— Это Сибирь. Сибирская река Енисей.
— Да, понимаю… Тут ко мне как-то приехали, говорят: “Мы — из Санкт-Петербурга”. Я говорю: “Вы Санкт-Петербургом теперь называете тот город, который назывался Ленинград?” — “Ну да, это давно было, знаете ли”. Потом из Куйбышева звонят: “Хотим приехать, сделать фильм”. — “Пожалуйста”. А приезжают, говорят: “Мы из Самары”. Я говорю: “Как из Самары? А где же куйбышевцы?” — “Это мы и есть, говорят, только у нас название города изменилось”… В какое необыкновенное время мы живём теперь… Что творится в Москве, эти бомбы, эти взрывы, война с Кавказом. Очень неприятное время. Я бы сказал, что самым умным человеком Ельцин мне теперь уже не кажется. Я читаю, неохотно, но читаю про то, что вроде существует так называемая “семья” вокруг Ельцина… и что какие-то там миллионы, миллиарды долларов уходят куда-то в Швейцарию… А вчера, да вчера читал интервью, которое Лебедь[120] дал… Ну, он — сильный человек, но сидит далеко от Москвы, там живёт и говорит, что то, что творится сейчас в Москве, его пока не касается… Пока! Потом, значит, увидим, что будет… Ещё видел я вчера, знаете, ещё не похороны, а то, что вот Раиса Горбачёва умерла… Но такое впечатление, что это больше событие для Германии, чем для России. К Раисе Горбачёвой относятся холодно в России…
— Это была первая леди у нас…
Да, знаю. У меня есть спутниковое телевидение, но, к сожалению, программы с русского спутника я принимать не могу, только английские, немецкие. Двадцать пять программ. Говорят, что в Варшаве можно и с русского спутника принимать. А у нас это не идёт, нет. Вот Душенко присылает мне толстые журналы из Москвы. Для меня самое интересное сейчас не стишки и прочая беллетристика, а рассказы о том, что действительно было, тайно. Воспоминания Сахарова, других таких людей… Часто высказываются прямо противоположные мнения… Сейчас пишут о начале немецко-советской войны и почему Советский Союз имел сначала такие огромные проигрыши. И очень по-разному вспоминают разные люди, специалисты. А я читаю и не знаю, за кем правда… Вот, вы удивитесь, наверное, что я в последнее время читал… А я читал Симонова…
Солдат устал. Десятый день не спали,
Десятый день шли первые бои.
Когда солдат услышал на привале:
«Друзья мои!»
Это ведь он о Сталине, с такой любовью, с сердцем…
Да, а Симонова я нашёл, когда искал книгу Пушкина. Ну, это самый большой поэт у вас, конечно. “Я вас любил…” Я знаю довольно много стихов. Я не учу наизусть, просто когда читаю и мне нравится, то — запоминаю.
— Пан Станислав, а вот сейчас, в новом издании собрания сочинений, там ваши стихи будут?
— Знаете, э… будут! Но это же самое начало, мне было двадцать два, ну, двадцать три года… Но будут… Знаете, издатели насчитали, что в собрании сочинений будет в общем сорок томов. Занимается этим польское издательство “Wydawnictwo literackie”, а Ежи Яжембский пишет послесловия… Это собрание будет издаваться лет пять, может шесть. Ну, конечно, я не доживу до конца, потому что они могут издавать лишь пять названий в год. Если сорок книг… Долго…[121] Надо выбрасывать то, что не имеет теперь смысла… такое, второстепенное… какие-то начинания… то, что я делал пятьдесят лет тому назад… Но, наверное, будут и стихи…
— А кто-нибудь пытался сосчитать, сколько книг Лема вышло в мире?
— Я об этом ничего не знаю. Ну, у меня вышло более тысячи иностранных изданий, общим числом, с переизданиями.
Я лично не в состоянии это всё отследить. Бог смилостивился и прислал мне в помощь молодого человека, секретаря. Он теперь работает у меня несколько дней в неделю. Принимает телефонные звонки, факс, электронную почту… А выходит ещё довольно много пиратских изданий. Диких. Вот, скажем, в Белоруссии издали три мои книги, “Рассказы о Пирксе”. Какой-то белорус подошёл ко мне, когда я где-то подписывал книжки, и показал белорусский перевод “Солярис”. Вот я и узнал, что это так называемая “Мастацкая лiтаратура” в Минске издала. Секретарь взволновался, написал. Просил через польское посольство в Минске, чтобы они, сотрудники, обратились к этому, так сказать, к дикому издателю, но он… (смеётся). Он написал, что ему случившееся, конечно, неприятно, но он не был директором, когда эти книги издавались… Я говорю: “Ну по крайней мере, пришлите мне хотя бы авторские экземпляры!” — “Ну, это конечно!” — И так мы с ним всё время факсом, факсом. Факс — в одну сторону, потом в другую…[122] То же самое и с Украиной. Правда, Львовский государственный университет дал мне звание доктора gonoris causa. Они приехали меня поздравить. Я говорю: “Это очень приятно. Вот только издают меня, а даже книги, экземпляров не присылают, ничего совершенно”. Они сказали: “Ну, мы постараемся”. Но ничего не сделали, конечно, ни экземпляров, ни книг, так что я не имею возможности узнать: где, кто меня издаёт. А отношения “автор — издатель”, конечно, должны основываться на честности. Честные люди должны быть с той и с другой стороны. А если кто-нибудь ворует… Я, например, знаю, что существуют итальянские издания, которые мне тоже никто не присылает. Понятно, кто издаёт таким образом, никогда ничего не пришлёт. Зачем ему это?.. Говорят, если книги не представляют никакой товарной ценности на рынке, значит, их никто не читает, не издаёт. А меня читают… издают… только не хотят присылать экземпляры… И не платят…
