Коллеги журналисты улучили момент, чтобы хорошенько пнуть всеобщую мишень Гриве: ее критика Бергмана все равно что “моча на снегу” и отображение целого семейства “бывших”, последнее метило в отца Гриве, легендарного спортивного журналиста. Впрочем, кое-кто разделял критику Гриве. Журналист и переводчик Марио Грут (родственник Хуго Грута, экс-мужа третьей жены Ингмара Бергмана, Гюн Грут) заявил, что Драматический театр – “место, которое Бергман может использовать в качестве игровой комнаты, пока не уйдет на пенсию. Ничего хорошего тут нет. Бергмановские спектакли утратили баланс. Они вполне современны, но в них не чувствуется естественности. Бергман – великий режиссер, только, увы, вкус у него плохой”. Словесная война получила международный резонанс, о дебатах сообщал американский “Тайм”.
Впрочем, к Мадлен Гриве стекались и выражения симпатии. Она получала письма и телефонные звонки от актеров и других людей, кому досталось при Бергмане. Собственными ушами она слышала, как тем, кто не выдерживал режиссерского деспотизма, грозили погубить карьеру.
Через неделю после ее первой статьи “Афтонбладет” писала: “Врачи: Бергману нужен покой”. Режиссер переутомился, и тяжелая работа последних месяцев, видимо, брала свое. Постановку “Вакханок” пришлось отложить. А Гриве позвонили из Драматического.
Они сказали, что Бергман заболел и, возможно, умрет и что в этом виновата я. Тут я вправду испугалась. Почувствовала, как почва подо мной заколебалась. В последующие дни я чуть ли не начала исподтишка поглядывать на газетные анонсы. Ведь ничего подобного вовсе не желала. Просто хотела начать театральные дебаты о форме, об одеревенелости, о плохом исполнении Ярлом Кулле роли в “Короле Лире” и о шаблонах в “Гамлете”, —
говорила Гриве в моей статье, опубликованной в “Нёйесгайде” летом 1993 года.
В профессиональной жизни Бергману часто приходилось сталкиваться с резкими оценками его творчества. Трудно понять, почему именно два теперешних рецензента поразили его до глубины души. Может быть, как полагают некоторые, отнюдь не всегда реагирует сам кесарь, может быть, при малейшем сомнении ретиво бросаются на подмогу его придворные? Во многих случаях, безусловно, так оно и есть. Тем не менее как раз этот инцидент так подействовал на Бергмана, что у него не просто случился рецидив давних спазмов желудка и диареи. “Однажды на Карлаплан, 10, он вышел на балкон, размышляя о самоубийстве. Вряд ли с серьезным намерением, скорее такие размышления были способом покончить с депрессией и уменьшить стресс”, – пишет Микаель Тимм в “Страсти и демонах”.
Итак, вне всякого сомнения, власть Ингмара Бергмана не ограничивалась частной жизнью, с неменьшей силой она отражалась и на шведской культурной жизни. И утверждение это вовсе не рискованное, а совершенно очевидное. Но порой, вот как сейчас, есть повод вспомнить некоторые события, чтобы высветить, как его слова выводили других потентатов из игры или, по меньшей мере, повергали их в дрожь. И как его власть становилась барьером для других режиссеров, чья личность или работа пришлись ему не по вкусу.
В конце 1980-х, когда Шведскому радио предстояли серьезные сокращения, Пер Люсандер как раз получил от Ингмара Бергмана театральный сценарий – “Душевное дело”.
Сценарий реализован не был, потому что именно в это время Бергман расставался с Лив Ульман, для которой изначально писал роль. Люсандер симпатизировал Бергману, и впоследствии этот киноэксперт немедля откладывал все прочие сценарии, чтобы сосредоточиться на том, что написан великим режиссером. А как руководитель Радиотеатра он имел совершенно четкую задачу – восстановить этот богатый традициями культурный институт.
Бергман спросил, кто, по мнению Люсандера, мог бы сыграть главную роль в драме. Люсандер не вполне уверенно назвал Джейн Фридманн, актрису Стокгольмского городского театра. Вовсе не самоочевидно предлагать кандидатуру из главного конкурента любимого Бергманом Драматического. Но Фридманн была дочерью актрисы Ванды Ротгардт, которая снималась в фильме Густава Муландера “Ева", основанном на идее Бергмана. По словам Люсандера, некогда Бергман был влюблен в Ротгардт, которая была старше его на тринадцать лет, и теперь режиссер счел, что будет интересно поработать с ее дочерью.
Затем тогдашний руководитель Шведского радио Уве Юансон принял решение о сокращениях, чем подрежет крылья театру, который Люсандеру поручено развивать. Люсандер рассказал Бергману о происходящем. А однажды утром, когда он пришел на работу, оказалось, что третью часть персонала театра перевели в другие отделы. Люсандер посчитал, что руководство радио во главе с Юансоном вмешивается в творческую работу, в частности требуя более “легкодоступного" репертуара, и что радиотеатру выделено слишком мало средств, а потому заявил протест против сокращений.
И тут на газетных киосках страны появился анонс “Экспрессена”. Газета сообщала, что Ингмар Бергман выразил протест против сокращений бюджета Шведского радио и потребовал отставки Юансона. “Я просто рассвирепел, услышав, как действует руководство радио”, – сказал режиссер. Бергман рассчитывал на сотрудничество с Люсандером, но с его уходом потерял всякий интерес к постановке своей радиопьесы. “Вся культурная Швеция должна бы выступить с протестом против случившегося”.
На следующий день после бергмановской атаки на Уве Юансона “Экспрессен” информировал, что определенные культурные круги Швеции заявили протест против сокращений, предпринятых руководством радио. “Культурная битва, – сказал актер Свен Волльтер. – Ингмар Бергман совершенно прав. И угроза направлена не только против радиотеатра, но и против всей нашей культурной жизни”.
Руководитель Шведского радио упорно стоял на своем решении, но, когда Театральный союз под председательством Тумаса Больме пригрозил блокадой всех радиопередач, где участвовали его члены, руководство радио уступило, благодаря посредничеству бывшего начальника Люсандера в Стокгольмском городском театре Ларса Эдстрёма, который с 1983 года возглавлял Всешведский союз театров, а ранее был заместителем Больме как председателя Театрального союза.
Бергман добился своего. Премьера “Душевного дела” состоялась 10 января 1990 года. С Джейн Фридманн в главной роли.
Режиссера Сюзанну Остен, которую я интервьюировал для статьи в “Нёйесгайде”, причисляли к особой категории “питомцев Бергмана”, иначе говоря, к тем, кто идет по его творческим стопам, – так сказать, аналог “парней Пальме”[43] в сфере культуры. Однако отношение Остен к Бергману было весьма противоречиво, особенно после фильма “Мама”, где она рисует карикатурный портрет Бергмана, который, как она считает, не помог своей коллеге Герд Остен в ее кинорежиссерской карьере.
