C июня по сентябрь Александра провела время в абсолютном уединении в Петергофе. Ее беременность была изнурительной, ребенок был очень активным. Александра писала Эрни в июле: «Моя крошка иногда прыгает, как сумасшедшая, и от этого у меня начинает кружиться голова, а во время ходьбы время от времени делает толчки [sic] (внизу живота)»[84][85]. Александра по большей части отдыхала на диване, глядя на море, или осторожно совершала ежедневные прогулки и поездки с Ники, а остальное время посвящала рисованию и живописи, изготовлению стеганых одеяльцев и детской одежды. «Какая это, должно быть, радость – иметь собственного маленького сладкого крошку, – писала она в июле брату Эрни, в семье которого тогда уже был ребенок, дочь Элизабет. – Я с огромным нетерпением ожидаю тот момент, когда Бог даст нам нашего – это будет такое счастье и для моего дорогого Ники… У него так много печалей и забот, что появление собственного крошечного малыша очень приободрит его… Такой молодой – и на таком ответственном посту. Ему приходится бороться со многим»[86].
В конце августа апартаменты в Царском Селе были готовы. Несмотря на скромные размеры дворца и его парковой зоны длиной 14 миль (22,5 км) по периметру, для его обслуживания потребовалось 1000 человек прислуги и придворных чиновников и еще больше солдат в гарнизоне для охраны[87]. Александре нравились ее новые комнаты. Она с удовольствием, хотя это и доставляло ей физические неудобства, занималась раскладыванием детского приданого. «Надеюсь, мне не придется ждать еще долго, вес и активность младенца становятся весьма сильными», – писала она Эрни[88]. В конце сентября у нее случился приступ острой боли в животе. Немедленно послали за госпожой Гюнст и сразу же вызвали доктора Дмитрия Отта, директора Санкт-Петербургского института акушерства и наиболее влиятельного гинеколога в России того времени. Незадолго до этого они вдвоем принимали роды первого ребенка Ксении, сестры Николая[89]. Между тем Александра озаботилась вопросом поиска няни для ребенка. Как и Ксения, она хотела, чтобы няня была англичанка: «Если только я смогу найти кого-нибудь, они зачастую боятся ехать так далеко, а еще у них самые фантастические представления о диких русских и еще Бог знает какие глупости. Горничная в детской, разумеется, будет русской»[90].
И Николай, и Александра были убеждены, что ребенок должен родиться примерно в середине октября, но к моменту приезда Эллы из Москвы в конце месяца этого так и не случилось. Она нашла Аликс «на удивление похорошевшей; слава Богу, лицо округлилось, и цвет лица такой здоровый, лучше, чем я наблюдала годами», – сообщала она королеве Виктории. Эллу беспокоило, что ребенок будет «скорей всего огромный», но Аликс изменилась в лучшую сторону, «весела, совсем как ребенок, и тот ужасно печальный вид, который после папиной смерти был так для нее характерен, растворяется в ее постоянных улыбках»[91].
Николай тщательно следил за состоянием жены. «Детка сместилась ниже, и от этого ей очень неудобно, бедняжке!» – писал он матери[92]. Он был так озабочен этим неуклонно приближающимся событием, что надеялся, что министры не будут заваливать его в это время работой. В ожидании сына они с Александрой уже выбрали для него имя Павел. Марии Федоровне, однако, этот выбор совсем не нравился из-за ассоциации с Павлом I, которого убили. Но ей очень хотелось быть вместе с молодой семьей, когда начнутся роды: «Конечно, вы дадите мне знать, как только появятся первые признаки, не так ли? Я тут же помчусь к вам, мои дорогие дети, и не буду вам мешать, разве что, пожалуй, буду, как полицейский, следить, чтобы все остальные держались подальше»[93].
Размер и положение плода причиняли Александре такие ужасные боли в спине и в ногах, что ей часто приходилось проводить бо́льшую часть дня в постели или лежа на диване. «Ребенок все никак не родится – уже на подходе, но пока не желает появляться. Я так жду этого, с таким нетерпением», – сообщала она Эрни[94]. Доктор Отт теперь оставался на ночь, а мадам Гюнст находилась тут последние две недели. Поскольку из официальных источников не поступало никаких сведений о течении беременности российской императрицы, за рубежом ходило множество слухов, как и во времена, предшествовавшие ее браку. Распространение слухов и сплетен вызвало жесткую отповедь британской прессы, основанную на известиях из «хорошо информированных источников в Дармштадте и Берлине»:
«Несмотря на некие тревожные слухи, которые распространяются относительно состояния здоровья императрицы России, а также заявления о том, что будут приглашены некоторые другие врачи, корреспондент в Санкт-Петербурге утверждает, что Ее Императорское Величество, согласно заключению ее доктора, чувствует себя очень хорошо и не испытывает ни потребности, ни желания приглашать каких-либо посторонних консультантов»[95].
3 ноября около часа ночи у Александры наконец начались схватки. У ее постели были Элла с Марией Федоровной. Как позже сообщала Элла королеве Виктории, они «осторожно растирали ей спину и ноги, это помогало ей немного расслабиться»[96]. Александра была благодарна им за присутствие. Она была рада и присутствию мужа в течение всех двадцати часов, пока длились роды. В это время Николай то и дело не мог удержать слез, а его мать часто молилась коленопреклоненная[97]. Наконец в 9 часов вечера «мы услышали детский вскрик, и все с облегчением выдохнули», – вспоминал Николай[98].
Однако это был не долгожданный мальчик, а девочка. И предположения Эллы были правильными: «Ребенок огромный, но она была весьма отважна и терпелива, и Минни [Мария Федоровна] была ей большим утешением, подбадривая ее»[99]. Девочка весила 10 фунтов (4,5 кг). Потребовалось все мастерство доктора Отта и госпожи Гюнст, чтобы помочь родам, пришлось применить эпизиотомию и щипцы под хлороформенным наркозом[100]. Как писал Николай в своем дневнике, это был «день, который я буду всегда помнить»; он «очень страдал» при виде родовых мук жены. Их дочь, которую они назвали Ольгой, казалось настолько крупной, что, как он отметил, была совсем не похожа на новорожденную[101].
Королева Виктория узнала новость с огромным облегчением: «В Карлайле получила телеграмму от Ники, где говорилось: «Дорогая Аликс только что родила прекрасную огромную дочку, Ольгу. Мою радость не выразить словами. Мать и ребенок чувствуют себя хорошо». Я так благодарна»[102]. Еще большей радостью было узнать от Эллы, что «счастье, что у них родился ребенок, ни на минуту не было омрачено тем, что это девочка»[103]. Николай действительно не замедлил озвучить радость обоих родителей в связи с рождением дочери, позже эта мысль широко тиражировалась в прессе. Получив поздравления камергера двора, он, как говорят, заметил: «Я рад, что у нас родилась девочка. Если бы это был мальчик, он бы принадлежал народу, а девочка принадлежит только нам»[104]. Молодые родители были совершенно счастливы. «Они так горды собой и друг другом и ребенком, им, кажется, лучше быть не может», – писала жена одного британского дипломата[105]. «Для нас вопрос о поле нашего ребенка не стоит, – утверждала Александра. – Наш ребенок – это просто дар Божий»[106]. Они с Николаем быстро и щедро вознаградили доктора Отта и мадам Гюнст, которые так умело и профессионально обеспечили благополучное рождение их дочери: доктор Отт был назначен лейб-акушером[107] императорского двора, ему была вручена золотая табакерка, украшенная драгоценными камнями, и гонорар в 10 000 рублей (такой же суммой он будет пожалован после принятия родов каждого из детей Романовых). Евгения Гюнст каждый раз получала около 3000 рублей[108].
В семье Романовых (в более широком смысле) появление девочки, несомненно, вызвало чувство разочарования, высказанное великой княгиней Ксенией, которая полагала, что рождение Ольги «большая радость, хотя жаль, что это не сын!»[[109]] Конечно, никакого беспокойства не выражалось в подверженной жесткой цензуре российской прессе. Весь Санкт-Петербург с большим нетерпением ожидал это событие, о котором должны были объявить пушечными залпами с берега Невы. Когда этот момент настал, «люди открывали окна, другие бросились на улицу, чтобы услышать и посчитать количество залпов». Но, увы, был дан только 101 залп, а не 301, как если бы родился первый сын и наследник[110]. Эта новость стала известна во многих театрах Санкт-Петербурга как раз тогда, когда люди расходились после вечернего спектакля. Это «вызвало ожидаемое проявление верноподданнических чувств аудитории, по требованию которой несколько раз был исполнен гимн Российской империи»[111]. В парижском районе, известном как «Маленькая Россия», в православном храме Святого Александра Невского на рю Дарю в честь благополучного разрешения царицы от бремени был проведен благодарственный молебен.
