Поскольку роды были достаточно тяжелыми, это неизбежно отразилось на состоянии здоровья Александры, которая очень ослабела, и врачи не разрешали ей вставать до 18 ноября. После этого она время от времени выезжала на прогулки в экипаже вместе с Ники. Тогда в Царском Селе гостили Эрни, брат Аликс, с женой Даки (так звали Викторию Мелиту в семье). Несмотря на то что они собирались пробыть в гостях всего неделю, Аликс проводила с ними не так много времени. Даки жаловалась в письмах к родным на скуку, на то, что Аликс была весьма отстраненной и без умолку говорила только о Ники, «все время безудержно хвалила его». Как результат, Даки пришла к выводу, что любому общению с родственниками ее невестка предпочитает уединение с мужем[118].
Аликс, конечно, ревностно относилась к тем считаным часам, которые она могла провести с Ники, ведь все остальное время она посвящала ребенку. Престарелая няня семьи, Орчи, всегда была под рукой, однако ей отводилась лишь символическая роль присмотра за детской. Уход за ребенком ей не доверили даже на те несколько дней, когда мадам Гюнст, которая в течение трех месяцев оставалась при ребенке как патронажная медсестра, была больна[119]. Присутствие акушерки Гюнст было поводом большого неудовольствия для старой няни. «Орчи спала в голубой комнате и почти не разговаривала со мной, настолько она была обижена, что ребенок не с ней», – сообщала Александра Федоровна Эрни[120].
Профессиональные английские няни были поборницами строгого следования заведенному порядку. Им не нравилось, когда в их заранее определенные роли кто-либо вмешивается, поэтому прибытие 18 декабря достопочтенной миссис Инман, лично отобранной королевой Викторией на должность няни для Ольги, было не очень радостным событием. Как отметил Николай, его жена боялась, что «приезд новой няни-англичанки может поменять некоторым образом порядок нашей семейной жизни». Что, конечно же, и произошло, ибо, как опять-таки он был вынужден отметить, согласно правилам организации ухода за детьми из семей государей, «нашей дочке придется переехать наверх, что довольно скучно и жаль»[121].
На следующий день после приезда миссис Инман ребенок был незамедлительно перемещен из спальни Николая и Александры на первом этаже в детскую спальню наверху, а Николай уже писал своему брату Георгию, жалуясь, что ему и Александре «не особенно понравилось, как выглядит миссис Инман». «В ее лице есть что-то тяжелое и неприятное, – писал он брату, – и, похоже, она женщина упрямая». И ему, и Александре показалось, что от нее «будет много неприятностей», поскольку она тут же принялась наводить везде свои порядки: «Она уже решила, что нашей дочери не хватает комнат и что, по ее мнению, Аликс слишком часто появляется в детской»[122].
В то время единственным местом, где верноподданные могли бы увидеть своего государя и государыню, был отнюдь не императорский двор в Санкт-Петербурге, а Александровский парк Царского Села, где царственная чета катала свою малышку в детской коляске. Внешний мир знал и того меньше. В британской прессе высказывалась надежда, что неформальный подход царицы к материнству может дать положительный политический эффект: «Правильное отношение, проявленное в решении молодой жены, будет более способствовать объединению матерей России вокруг ее величества, чем многие более внушительные мероприятия супруги царя. И благодаря их поддержке императрица сможет достигнуть многого»[123]. Оптимистическая мысль, но этому не суждено было сбыться. Уже одно то, что императрица не произвела на свет первенца-сына, стало причиной неудовольствия для многих россиян.
В новом, 1896 году, к своему ужасу, Александра была вынуждена оставить домашний уют Александровского дворца и переехать в их недавно отремонтированные апартаменты в Зимнем дворце на сезон[124] в Санкт-Петербурге. Хоть Элла и помогала с обустройством этих апартаментов, несветской и неопытной Александре решительно не понравилась величественная и торжественная атмосфера дворца. Не произошло и перемены к лучшему в отношениях с миссис Инман.
«Я совершенно не в восторге от кормилицы, – писала она Эрни, – она мила и добра с ребенком, но просто как женщина она крайне неприятная особа, и это ужасно меня тревожит. У нее весьма неприятные манеры, она то и дело передразнивает людей, говоря о них, кошмарная привычка, кот[орой] – было бы ужасно, если ребенок научится от нее, – и очень упрямая (но и я тоже, слава Богу). Я предвижу нескончаемые неприятности и желаю только одного – найти другую няню»[sic][125].
К концу апреля Александра была вынуждена отказаться от грудного вскармливания Ольги, так как нужно было приготовиться к предстоящей поездке в Москву на утомительную церемонию коронации. «Так грустно, что мне это все так понравилось», – призналась она Эрни[126]. К этому времени властной миссис Инман было уже приказано собирать вещи. Николай находил ее «несносной» и 29 апреля с удовольствием записал в дневнике: «Мы очень рады, что, наконец, отделались от нее». Материнство очень шло Александре, как отметила ее сестра Виктория Баттенберг, когда она приехала на коронацию в мае 1896 года.
«Аликс, – сообщала она королеве Виктории, – так хорошо выглядит и так счастлива, совсем другой человек, и превратилась в крупную, красивую женщину с румянцем на щеках и широкими плечами, Элла рядом с ней кажется маленькой. Время от времени у нее немного побаливает нога, и у нее периодически бывают головные боли, но и следа не осталось от того прежнего печального и понурого вида, который она имела раньше»[127].
Что касается маленькой Ольги, то Виктория считала, что ребенок «прекрасное и очень умное создание. Она особенно любит Орчи и широко улыбается всякий раз, когда видит ее»[128]. Хотя Орчи была по-прежнему при детской, все еще слабо надеясь опять стать няней для ребенка, на замену миссис Инман, пока шел подбор кандидатуры на постоянную должность, была временно принята новая английская няня[129]. 2 мая прибыла мисс Костер, сестра няни, которая служила у великой княгини Ксении. У мисс Костер был удивительно длинный нос, и Николаю не понравилось, как она выглядит[130]. Однако вне зависимости от того, есть ли няня или ее нет, Александра решительно и настойчиво поступала по-своему, настаивая на том, чтобы ребенку «устраивали солевую ванну каждое утро в соответствии с моим желанием, поскольку я хочу, чтобы она была как можно сильнее, чтобы носить такое пухлое тело»[131]. После напряжения московской поездки приближалось еще одно важное путешествие – посещение бабушки в замке Балморал, где можно было бы наконец официально представить ей ребенка.
* * *
Внешне поездка в Шотландию выглядела как совершенно частный семейный визит[132], но его организация и сопровождение стали настоящим кошмаром для британской полиции, у которой совершенно не было опыта обеспечения безопасности русских царей, неоднократно становившихся мишенями для убийц. Одновременно с прибытием российской императорской четы в британской прессе стали распространяться истеричные сообщения о «заговоре», возглавляемом американскими ирландцами-активистами, сотрудничающими с российскими нигилистами, «с целью осуществить динамитный взрыв», чтобы убить и царицу, и царя[133]. К счастью, еще до начала визита «заговорщики» были арестованы в Глазго и Роттердаме, а предположения прессы о возможном нападении на царя позже оказались ошибочными. Однако испуг, вызванный этой шумихой, подчеркнул опасения за безопасность императорской четы – двух наиболее тщательно охраняемых монархов в мире. Накануне визита личный секретарь королевы сэр Артур Бигг проводил активные консультации с генерал-лейтенантом Чарльзом Фрейзером, инспектором столичной полиции, который представил специальный доклад. В нем говорилось о выделении детективов в дополнение к трем сотрудникам собственной охраны Николая. Десять полицейских должны были в течение всего визита патрулировать замок Балморал и его окрестности, работники железной дороги должны были патрулировать весь маршрут царского поезда, а все мосты и виадуки находились под наблюдением местной полиции. Помощник комиссара Роберт Андерсон признался Биггу, что он рад тому, что царь будет «в замке Балморал, а не в Лондоне. Мне было бы очень тревожно, если бы он был здесь»[134].
22 сентября (НС) Николай и Александра прибыли в порт Лейт на своей яхте «Штандарт». Моросил холодный шотландский дождь. «При виде императорского ребенка каждое женское сердце в толпе встречавших дрогнуло, и свидетельством тому было то, как все дружно стали доставать из карманов носовые платки», – сообщала «Меркьюри», газета города Лидс[135]. От холма к холму на каждом этапе поездки из Лейта в Баллатер горели костры, приветствуя путешествующих на поезде гостей, по прибытии в Баллатер императорскую чету встретил почетный караул из шотландских волынщиков и личного состава полка Королевских шотландских гвардейцев («Серых»), почетным полковником которого Николай был назначен при вступлении в брак с Александрой. Но к моменту прибытия высокопоставленных гостей сильный дождь уже растрепал украшавшие станцию гирлянды, которые теперь печально свисали со стен.
