Ознакомительная версия.
В залах Зимнего дворца Санкт-Петербурга гремел бал, когда появился офицер Генерального штаба и вручил царю телеграмму с Дальнего Востока. В ней говорилось о японском нападении.
Царь с известием ознакомился. Танцы в Зимнем дворце продолжались.
В тот же день у корейского порта Чемульпо японские корабли вступили в бой с российскими крейсером «Варяг» и канонерской лодкой «Кореец». Сражение длилось 50 минут. Силы были неравные. «Варяг» пришлось затопить, а «Корейца» взорвать.
Об этом тоже доложили царю. Дежурный флигель-адъютант в воспоминаниях написал, что через полчаса после доклада Николай Второй в парке «с увлечением, почти детским, стрелял из ружья по воронам».
Начавшаяся война отразилась и на антиправительственном движении. Жандармский офицер Александр Спиридович писал:
«1904 год принёс войну, а с ней в первые месяцы и некоторую перестановку в массовой революционной работе. Кружки почти прекратились. Рабочие боялись военных судов, которые в умах массы были обязательны во время войны, боялись собираться на сходки. К тому же призывы по мобилизации выхватывали то одного, то другого партийного деятеля».
Тихий городок Кутаис война тоже затронула. Уже через несколько дней после её начала во время молебна в местной гимназии ученики неожиданно принялись шипеть. Это было расценено как антиправительственная акция, и троих старшеклассников арестовали.
Гимназисты запротестовали ещё сильнее.
Ситуацию использовал местный Имеретино-Мингрельский комитет РСДРП – он стал подбивать учащихся выйти на улицу. Гимназисты вышли. И эсдеки на следующий день выпустили прокламацию, которую приводит в своих воспоминаниях гимназист Аполлон Месхи, одноклассник Владимира Маяковского:
«Учащиеся!., вы грозно раскинулись по главным улицам города и криками „Долой самодержавие! Да здравствует демократическая республика!“ приводили в неописуемый ужас ваших педагогов…
Вы смело примкнули к социал-демократии…
Вперёд, друзья!.. Мы жаждем новой жизни и бесстрашно идём к ней; мы ненавидим насилие и ложь и боремся против них, мы ищем правду-справедливость и страдаем за неё, и каждая жертва самодержавия куёт новый булат его погибели. Не бойтесь этих жертв. Уже настал желанный час, настал момент, когда всеобщая скрытая злоба и ненависть, вырываясь из истомлённых грудей сынов народа, превращается в грозный клич:
Долой самодержавие!
Долой героев кнута и насилия!
Долой хищника-кровопийцу и его опричников!
Да здравствует демократическая республика!»
Гимназист Маяковский о тех беспорядках воспоминаний не оставил. В его автобиографии есть главка «ЯПОНСКАЯ ВОЙНА», в которой сказано:
«Увеличилось количество газет и журналов дома. „Русские ведомости“, „Русское слово“, „Русское богатство“ и прочее. Читаю все. Безотчётно взвинчен. <…> Появилось слово „прокламация“. Прокламации вешали грузины. Грузинов вешали казаки. Мои товарищи – грузины, я стал ненавидеть казаков».
События на Дальнем Востоке тоже приковывали внимание Маяковского. Его мать писала:
«Настроение у всех было тревожное… Володя следил по карте, висевшей у него на стене, за передвижением русской эскадры».
Российские военные корабли под командованием вице-адмирала Зиновия Петровича Рождественского направлялась из Санкт-Петербурга на Дальний Восток – чтобы вступить в сражения, которые шли там.
В 1904 году в сборнике товарищества «Знание» было напечатано стихотворение в прозе Максима Горького «Человек»:
«… в тяжёлые часы усталости духа я вызываю перед собой величественный образ Человека.
Человек! Точно солнце рождается в груди моей, и в ярком свете его медленно шествует – вперёд! и – выше! – трагически прекрасный Человек!..
Затерянный среди пустынь вселенной, один на маленьком куске земли, несущемся с неумолимой быстротою куда-то вглубь безмерного пространства, терзаемый мучительным вопросом – «зачем он существует?» – он мужественно движется вперёд! и – выше! – по пути к победам над всеми тайнами земли и неба».
Горький спешил поделиться мыслью, которая давно его волновала. Он неожиданно обнаружил, что над огромными многомиллионными массами людей возвышаются отдельные личности. Не такие, как все. Они идут в неизведанное и ведут за собою других. И сама жизнь, как вдруг оказалось, устроена так, что всё прогрессивное в ней осуществляет Человек с большой буквы, способный свершить невозможное, немыслимое – то, что называется подвигом. Горький описал, как трудно этому Человеку, идущему вперёд:
«Идёт! В груди его ревут инстинкты; противно ноет голос самолюбья, как наглый нищий, требуя подачки; привязанностей цепкие волокна опутывают сердце, точно плющ, питаются его горячей кровью и громко требуют уступок силе их… Все чувства овладеть желают им; всё жаждет власти над его душою. А тучи разных мелочей житейских подобны грязи на его дороге и гнусным жабам на его пути…
И только… пламя Мысли освещает пред ним препятствия его пути, загадки жизни, сумрак тайн природы и тёмный хаос в сердце у него…
Так шествует мятежный Человек сквозь жуткий мрак загадок бытия – вперёд! и – выше! всё – вперёд! и – выше!»
Горький уверял своих читателей, что описанный им Человек (с большой буквы!) в любой момент готов пожертвовать собственной жизнью, если это потребуется людям, человечеству. В письме руководителю издательства «Знание» Константину Петровичу Пятницкому об этом стихотворении Горький говорил:
«Продолжать я буду – о мещанине, который идёт в отдалении – за Человеком и воздвигает сзади его всякую мерзость, которой потом присваивает имя всяческих законов и т. д.».
Горький даже продемонстрировал набросок этого продолжения:
«… действительный хозяин всей земли, благоразумный и почтенный Мещанин».
Однако Антон Павлович Чехов отнёсся к поэме Горького с улыбкой, написав, что прочёл «Человека»…
«… напомнившего мне проповедь молодого попа, безбородого, говорящего басом на "о"'…».
Лев Николаевич Толстой тоже почувствовал нечто подобное и написал в газете «Русь»:
«Упадок это, самый настоящий упадок; начал учительствовать, и это смешно…
Человек не может и не смеет переделывать того, что создает жизнь; это бессмысленно – пытаться исправлять природу…».
И всё же многих молодых людей, готовых послужить человечеству, поэма Максима Горького вдохновила. Российские газеты той поры были переполнены сообщениями о случаях подобного «служения».
Ознакомительная версия.
