— И вам наверняка ведь понадобятся сотрудники?
— Понадобятся! — ответил Буренхауэр. — Так что разыщешь меня в Париже, если доживешь.
И снова улыбнулся. У Крендла тоже был рот до ушей. Вот только мне было не до улыбок. Лейтенант ушел, а Крендл стоял у входа в прицеп, уплетая обед.
— Знаешь, — с полным ртом заговорил мой водитель, — ты взял бы да написал по бокам этого чертового прицепа «Стреляйте в меня!».
Эта фраза взбесила меня.
— Но если меня укокошат, то и тебя вместе со мной.
— Не укокошат, если я вовремя тормозну и сделаю ноги.
— В СС делать ноги не принято. Ты что, забыл, что нам говорили в учебке?
— Как же! Еще как принято — жить-то всем хочется, — опроверг он мои доводы.
Минуту или две он молча жевал, потом продолжал:
— Наверное, надо было сказать об этом тем беднягам на вездеходе.
Я решил промолчать и, прихватив рацию, отправился к кухне получать обед. Там я хоть и оказался в толпе других, все же чувствовал себя одиноко. Странное это было чувство — ты в толпе и в то же время один как перст. Только я с котелком устроился поудобнее поддеревом, как шарфюрер приказал мне срочно явиться в командирскую палатку. Я так и отправился с котелком в руках, доедая на ходу.
Роммель сидел за небольшим столиком, явно сочиняя какое-то послание. Когда я вошел, он поднял голову.
— Присаживайся, — пригласил он.
Я доедал жаркое, а герр генерал дописывал письмо. Дописав, он запечатал его и положил в стопку других.
— Ну, что? Не слишком ли много оборудования в этом твоем «КА 338»? — осведомился он.
Честно говоря, я не понял сути вопроса.
— Успех кампании, — продолжил герр генерал, — в огромной степени зависит от объема поступаемых сведений. А они должны поступать беспрерывно. Я не смогу управлять войсками, не имея необходимых сведений и данных от разведчиков. И если я тебя вызываю по рации, ты должен тут же отвечать. То есть всегда быть под рукой. Ясно?
— Так точно, герр генерал!
— Попытайся представить себе, что может случиться, если ты не на своем посту.
Сказав это, герр генерал взялся за составление другого письма.
— Виноват, герр генерал, вы хотите узнать, чем я занимаюсь, если я не на своем посту?
Не отрывая взора от листка бумаги, он точь-в-точь как школьный учитель повторил:
— Ты в состоянии представить себе, что может произойти, если ты окажешься не на месте?
Помню, что я тогда разнервничался не на шутку.
— Донесения поступят не вовремя.
— Правильно. Что еще?
— Я не выполню возложенную на меня задачу.
— А еще?
Больше мне ничего не приходило в голову. Я сидел перед герром генералом, тупо созерцая свой опустевший котелок.
— Люди погибнут, — негромко произнес генерал Роммель. — Если ты окажешься не на своем боевом посту, нужные сведения не дойдут до адресата, и это повлечет за собой гибель людей.
Он взял стопку писем, штук пять-шесть.
— Неужели мне следует написать вот их родителям, что их сыновья погибли потому, что кто-то вовремя не оказался на своем месте — некий разгильдяй-радист, к примеру? Оттого, что вместе со своим водителем он в нужный момент шлялся неизвестно где.
В этот момент герр генерал выразительно потряс пачкой писем. Я не сразу понял, что это были за письма, хотя знал, что командование в случае гибели солдата посылало его родителям соответствующее извещение. Так, значит, герр генерал лично отписал родителям тех самых ребят, что сидели в вездеходе, в который врезался сбитый французский самолет!
— Герр генерал, вы имеете в виду, что...
— Нет, нет, — перебил меня Роммель, — за них ты, Кагер, ответственности не несешь. Пока. Но ты всегда должен оставаться на своем посту. Постоянно. И никаких других вариантов. И никаких отговорок. Уяснил?
— Так точно, герр генерал!
— А теперь иди поспи, — велел он. — На рассвете я намерен наступать на Филипвиль.
Потом, черкнув еще пару строк, подытожил:
— Ну, вот и все. Я поднялся.
— Доброй ночи, герр генерал.
Уже откидывая полог палатки, я услышал вслед себе:
— Доброй ночи, разгильдяй.
Злости в словах генерала не было. Разве что снисходительность.
На рассвете герр генерал, стоя у своего «Железного коня», в бинокль разглядывал Филипвиль. Я, сидя у «Фернхёрера» и «Петрикса», собирал сведения от пилотов-разведчиков люфтваффе — все в один голос докладывали: в районе Филипвиля передвижений сил неприятеля не замечено. Герр генерал долго-долго глядел в пространство, а потом сказал:
— Вот что, рядовой, передай-ка моим 10,2-см, чтобы они шарахнули залп из 6 снарядов.
— Будут точные координаты, герр генерал?
— Будут, рядовой, будут — Филипвиль.
Тут же, связавшись с батареей 10,2-см орудий, я передал им приказ Роммеля. Попадания пришлись в центр городка и вызвали пожары. Из Филипвиля по-прежнему никакой реакции противника не последовало, как и ответного огня.
— Рядовой, отправляйся-ка туда вместе с саперами. Поглядите, что там и как.
— В Филипвиль? — глуповато спросил я.
Опустив бинокль, герр генерал с нескрываемым раздражением посмотрел на меня и рявкнул:
— Рядовой, да оторвите, наконец, задницу от стула!
Но почему я? Разумеется, подобного вопроса я задать не мог. И все-таки — что мне там делать? Кем я был, чтобы возглавить группу разведки, отправляемую в занятый неприятелем город? Может, он решил использовать меня в качестве приманки? Враг набросится на нас и тем самым обнаружит себя. Нет, такое на герра генерала не похоже. Но в чем я провинился перед ним? И вдруг мне все стало понятно — Крендл и Буренхауэр были правы — я ведь мишень! И как это я запамятовал?
Взвалив на спину «Петрике», я предупредил герра генерала, что буду пользоваться диапазонами 11 и 12. Мы всегда работали на них, входя в боевое соприкосновение с противником. Дело в том, что французы и бельгийцы обычно использовали диапазоны с 8-го до 10-й. Я передал приказ генерала саперам, и унтерфюреры разбили подразделение на 6 групп по 24 человека. Я следовал в составе 1-й группы.
Осторожно, точно кошки, выслеживающие добычу, мы с оружием наготове крались в Филипвиль. От волнения я даже позабыл о рации на спине. Помню, как по мере приближения городские дома становились все больше, помню ощущение, что из каждого окна в тебя в любую минуту могут выстрелить. Пробираясь мимо крестьянских ферм, мы настороженно заглядывали в распахнутые двери амбаров. Никого. Все фермы были покинуты их владельцами. Двигаясь по обеим сторонам главной дороги, ведущей в Филипвиль, мы вошли в город. С телеграфного столба свисала огромная белая простыня, ветер хлопал ставнями городских домов, а вокруг ни души. Лишь белый флаг — сигнал капитуляции. По диапазону 11 я передал герру генералу об обстановке. Он велел осмотреть дома.
