пропагандистов французского кубизма. Амбруаза Воллара он считал своим учителем. Во всяком случае, по его примеру он тоже открыл свою арт-галерею на улице Виньон, где через несколько месяцев познакомился с Пикассо и его друзьями [8].* * *
Итак, Гертруда и Лео Стайн, Амбруаз Воллар и Даниэль-Анри Канвейлер начали покупать работы Пикассо, и это мгновенно отразилось на их с Фернандой благосостоянии. В результате осенью 1909 года они получили возможность перебраться в большую и более комфортабельную квартиру на бульваре Клиши, в доме 11. Это неподалеку от весьма своеобразно известной на весь мир площади (пляс) Пигаль. Вскоре после этого у них появилась прислуга.
Фернанда обожала кино и с готовностью наивной простушки перенимала повадки роковых женщин, которых видела на экране: она шила себе экстравагантные платья, заказывала какие-то безумные шляпки, больше напоминавшие голубятни в Ботаническом саду… Благо, что она теперь могла себе это позволить. А еще она обожала духи. У нее была просто страсть к их аромату, и однажды она истратила все сто франков, которые дал ей Пикассо на неделю на покупку продуктов, купив себе флакон самой модной и самой дорогой парфюмерии.
Пикассо хотел было возмутиться, но не стал этого делать. В конце концов, они теперь и в самом деле могли себе это позволить. Гораздо больше его вдруг стало напрягать другое… Оказалось, что Фернанда хочет от него детей. Ей, такой высокой и красивой девушке, поначалу был лишь просто любопытен этот «чудаковатый испанец с горящими глазами» (ростом он приходился ей примерно по плечо). Но любопытство быстро сменилось любовью, и с каждым месяцем их совместной жизни ее чувства только усиливались.
Его эмоции, конечно, тоже бурлили, но вот настал день, когда Фернанда, грезившая «о настоящем семейном очаге», начала разговоры о детях. В отношениях между мужчиной и женщиной рано или поздно этот момент наступает, и уйти от этого практически невозможно. Разные люди в подобных обстоятельствах ведут себя по-разному. В случае же с Фернандой и Пикассо все обстояло еще более запутанно, и вот по каким обстоятельствам. Возможно, после первых родов Фернанда не могла больше иметь детей. А может быть, все дело было в том, что Пикассо еще не полностью излечился от подхваченной в Барселоне венерической болезни и боялся зачать ребенка. Как бы то ни было, они вдруг решили взять из приюта девочку по имени Леонтина. Карлос Рохас констатирует:
«Для Пикассо она станет замещением Кончиты, и он избавится от странных угрызений совести, которые мучили его столько лет; обратите внимание, что, когда доходит до выбора ребенка, он останавливается на девочке, а не на мальчике».
Подобное утверждение нуждается в пояснениях. У Пикассо было две сестры — Лола и Кончита (Консепсьон), и последняя в семилетнем возрасте умерла от дифтерии. Произошло это в январе 1895 года, когда самому Пикассо было 13 лет. Кончиту похоронили на кладбище Ла-Коруньи, и художник всю оставшуюся жизнь помнил о ней, страшно комплексуя по поводу того, что он остался жить, а ее не стало. Ее смерть стала для него постоянным источником тревоги, и маленькая Леонтина, возможно, и в самом деле могла быть для него ее психологическим «замещением». Но, как говорится, не сложилось. Учитывая образ жизни и характер новоявленных родителей, история эта закончилась грустно: ведь Пикассо вечно был погружен в работу, а Фернанда — в свою лень. В результате имя Леонтины почти не упоминается, и многочисленные биографы, восхваляющие гений Пикассо, обходят ее стороной, хотя известно, что он как-то зимним вечером не выдержал и оставил несчастную девочку на бульваре Клиши у сжалившейся над ней консьержки. Конечно же, подобный жизненный поворот не мог пройти для Пикассо без последствий. Мало того что он оказался явно не готов к отцовству, он еще и переложил всю вину за случившееся на Фернанду. Для мужчин-эгоистов — это типичный ход: а как же, ведь это она инициировала всю эту историю с Леонтиной — значит, и виновата во всем именно она! Более того, как выяснилось, она уже давно представлялась всем как «мадам Пикассо». Это говорило о том, что она всерьез собралась за него замуж. Казалось бы, а почему бы и нет? Но в планы Пикассо все это как-то не входило. Да, не входило и не могло входить. Молодому, амбициозному и полному творческих замыслов художнику было в тот момент вовсе не до создания семьи.
— Ты женишься на мне? — как-то, не выдержав, спросила Фернанда.
— Нет, дорогая, я не собираюсь жениться. Я по-своему люблю тебя, очень люблю, и ты это знаешь, но я не могу себя связывать. Каждый человек должен чтото сделать в этой жизни. Что-то значительное, понимаешь, и брак этому лишь помеха. По крайней мере, сейчас, когда дела только-только стали налаживаться…
После такого откровенного и одновременно решительного ответа крах матримониальных планов Фернанды стал очевидным. Было видно, что даже разговоры об этих планах безумно угнетают Пикассо, и все это тут же нашло отражение в его творчестве, например в работе «Бюст женщины» (1909 г.). Не нужно быть искусствоведом, чтобы увидеть, что в ней уже не воспевается красота некогда обожаемой женщины, а напротив, изображается некое подобие карикатуры на ее внешность. Как это обычно и бывает, раздражение Пикассо нарастало. Более того, он, как оказалось, уже завел совсем необременительные отношения на стороне, ведь его неугомонный характер требовал смены натурщиц и источника вдохновения.
Короче говоря, интеллектуально довольно примитивная Фернанда Оливье просто-напросто наскучила Пикассо, и к 1911 году их такой бурный поначалу роман угас.
* * *
Целых семь лет Пикассо страстно любил свою музу и желал при этом только одного: чтобы она целыми днями, ничего не делая, создавала чувственную обстановку в его мастерской, которую охотно посещали мечтающие о славе писатели, поэты и художники — Модильяни, Аполлинер, Пьер Реверди, Макс Жакоб и другие. Это ей прекрасно удавалось. А потом Пикассо приелись рубенсовские формы Фернанды, и появилось новое увлечение — волнующая худышка Марселла Юмбер, настоящее имя которой было Эва Гуэль (художник сразу отметил, какая у нее изумительная фигурка). Впрочем, парочка Пикассо — Оливье и до этого не слишком-то хранила друг другу верность. Само собой, Пикассо не пропускал ни одной юбки. Его любимой фразой была: «Ничто так не похоже на пуделя, как другой пудель, то же самое относится и к женщинам». А еще он любил «философски»
