Сегодня мы знаем, что тревожное настроение в частях и соединениях, достигшее особой остроты к середине июня, было лишь приглушено заявлением ТАСС, которое фактически оказало пагубное, деморализующее влияние на Вооруженные силы. И по сей день историки изощряются в интерпретации огромного потока информации, захлестнувшего нашу страну накануне войны. Это сегодня мы знаем, чем были заняты Сталин, наше правительство, Генеральный штаб накануне, в последние дни, часы и минуты перед началом войны. То же знаем о Гитлере и его войсках.
А тогда мы знали только то, что было в заявлении ТАСС, и то, что надо быстрее и лучше готовить курсантов. В Степыгино начали выпускать курсантов самостоятельно на И-15бис, без спарок, сразу после У-2. Несмотря на успокоительное заявление, какое-то беспокойство в глубине души оставалось…
22 июня 1941 года в Серпухове с утра пошли разговоры о начале войны с Германией. В 12.15 с Заявлением Советского правительства выступил В.М. Молотов:
«…Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну… подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие… Красная Армия и весь наш народ поведут победоносную Отечественную войну за Родину, за честь, за свободу.
…Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»
Уже к вечеру мы знали: противник на всем протяжении границы перешел в наступление. Как-то невольно вспомнились последние дни моего пребывания в Берлине: немецкие ребята, факельные шествия, энергичные молодчики из «гитлерюгенда» со свастикой на рукавах, марширующие под свой гимн Horst Wessel. Сразу же ярче проявились события последних месяцев и недель на Западе, где уже почти два года идет война и немецкая армия, по существу, триумфальным маршем шествует по странам Европы. У нас как-то не придавалось этому должного значения… А теперь — война! И все будет иначе… Прежде всего внимание сообщениям по радио и газетам.
На другой день мы уже знали о выступлении премьер-министра Англии У. Черчилля, который сказал: «За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я… и сегодня не возьму обратно ни одного слова… Но все это меркнет перед тем, что открывается сейчас… Мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем». Эти слова особенно импонировали американцам, которые были абсолютно согласны с выводами Черчилля, что опасность, угрожающая России, может обернуться несчастьем и для Англии, и для Америки. Конечно, выступление Черчилля в какой-то мере прояснило положение — мы будем не одни… Но война будет тяжелая, с очень сильным противником. Да-да, с молодчиками из «гитлерюгенда»… может быть, с теми самыми!
Выступление В.М. Молотова, другие сообщения этого дня я воспринял очень серьезно, запомнил на всю жизнь. Я был уверен в неизбежности встреч с сильными немецкими летчиками в тяжелых боях.
Хорошо помню свои, общие для очень многих, мысли и настроения 22 июня 1941 года… У нас же был заключен с немцами пакт о ненападении, а затем и Договор о дружбе, наконец, всего неделю назад появилось известное Заявление ТАСС… и вдруг это вероломное, без объявления войны, наглое нападение! Ответ должен быть один: уничтожить зарвавшегося врага, и немедля!
Но как много мы тогда не знали… Мы ничего не знали, например, о выступлении Сталина 5 мая 1941 года в Кремле перед выпускниками военных академий, в котором он призывал не верить официальной пропаганде, а готовиться к войне. Мы слишком верили нашим непосредственным командирам и начальникам, считая, что они все знают. Патриотизм и чувство долга перед Родиной зачастую уживались у нас с благодушием и беспечностью. Но после сообщения о начале войны всю страну охватил патриотический подъем. Конечно, мы не могли знать тогда, что настроения совсем иного рода наблюдались в республиках и областях, недавно включенных в состав Советского Союза. Многие жители Прибалтики, западных областей Белоруссии и Украины не воспринимали проводимые там политические и социально-экономические преобразования, сопровождаемые массовыми репрессиями.
После выступления Молотова резко возрос интерес к информации, особенно передаваемой по радио. Все мы с нетерпением ждали сообщений об успешных действиях наших войск, нашей авиации, о том, что враг не прошел, что он остановлен, а там, где прорвался, разгромлен и отброшен назад. Никто из нас и мысли не допускал, что война затянется на долгие месяцы и годы…
Однако действительное положение на фронте уже с первых дней складывалось вопреки нашим ожиданиям. Через неделю после начала войны немецкие войска захватили Минск. К концу июня противник продвинулся на центральном направлении на глубину до 400 километров. Радио и газеты сообщали о героических подвигах летчиков-истребителей М. Жукова, С. Здоровцева, П. Харитонова, таранивших немецкие бомбардировщики, и командира экипажа самолета Ил-4 Н.Ф. Гастелло, направившего свой подбитый и объятый пламенем самолет на скопление войск и боевой техники врага. Это первые летчики Великой Отечественной воины, удостоенные высокого звания Героя Советского Союза. Члены экипажа Н.Ф. Гастелло — А. Бурденюк, Г. Скоробогатый, А. Калинин — были посмертно награждены орденами СССР.
Но героизм наших воинов не мог сдержать быстрого продвижения немецких войск на восток, к Москве. 22 июля 1941 года, ровно через месяц после начала немецкой агрессии, как нам сообщили, более 250 бомбардировщиков 2-го воздушного флота фашистской Германии совершили первый массированный налет на столицу.
Моя реакция на происходящее, как и многих других молодых летчиков-инструкторов, была однозначной — быстрее на фронт! Но наши заявления и рапорты долгое время оставались без ответа, а затем ответ оказался жестким и тоже однозначным, со ссылкой на указание Сталина: летчиков-инструкторов из летных школ на фронт не брать и всемерно усилить подготовку курсантов. Видно, все же появилась искра здравого смысла: необходимо сначала резко повысить свой уровень летной подготовки. Ведь на боевом самолете И-15бис, к тому же устаревшем, мой налет был тогда совсем мизерным — всего около 25 часов, без боевого применения и сложного пилотажа. Как далеки мы были еще от требований нашего кумира В.П. Чкалова, который считал обязательным и для летчика-истребителя отличную технику пилотирования, умение вести бой на всех высотах, начиная от предельно малых при полном использовании боевых возможностей своего самолета для достижения решающей победы.
И опять в голове острая мысль: в каких же сложных условиях оказались мои однокашники, с которыми вместе каких-нибудь полгода назад мы кончили летную школу, — вряд ли за это время они успели переучиться на более современных самолетах с учетом сложных метеоусловий той предвоенной зимы. Встреченные мною в конце войны ребята из нашего выпуска К.А. Новиков и Н.Д. Цыплухин, оба ставшие Героями Советского Союза, подтвердили самые тяжелые опасения…
