Дворовому человеку Юсупова дали девяносто ударов палкой и сожгли. Доносу государь не поверил, ибо уже через день пожаловал Морозову документы на все земельные владения, которые погибли во время бунта и пожара. Более того, царь обещал по десяти рублей каждому, кто подпишет грамоту с просьбой о возвращении Морозова из ссылки.
Черкасский, пугнув царя, надеялся стать своим человеком во дворце, но ошибся.
17 ноября 1648 года Илья Данилович Милославский был поверстан в бояре, а уже 25-го слободы вокруг Москвы и в самой Москве были взяты у прежних хозяев и отписаны на государя без лет и без сыску, где кто ныне живет.
Василий Борисович Шереметев поехал воеводою в Тобольск, Волынский из Земского приказа в Томск, Волконский в Олонец, Прозоровский — шурин Черкасского, один из составителей Уложения — в Путивль.
Отписка земель на государя была подсказана Долгоруким. Это он, Долгорукий, прознал о подготовляемом Черкасским перевороте. Под пытками люди Якова Куденетовича говорили, что «замятне быть на Крещение, как государь пойдет по воду». Почин замятни должен был исходить от ярыжек, а там — стрельцам полная воля. На случай же, если Черкасского схватят и пошлют в ссылку, у него был договор с народным любимцем Никитой Ивановичем Романовым: Романов выйдет на Лобное место и всколыхнет всю Москву.
На иордань государя вел Борис Иванович Морозов, в застенках орало не менее сорока человек, сотни стрельцов отправились дослуживать службу и доживать жизнь в Сибирь. А Яков Куденетович Черкасский был зван к государю за пасхальный праздничный стол в том же лихом году и теперь как ни в чем не бывало стоял службу в Благовещенском соборе между Юрием Алексеевичем Долгоруким и братьями Морозовыми, Борисом и Глебом.
Аввакум ничего этого не знал и видел вокруг себя одно только благолепие. Служба летела мимо его ушей — глазами хлопал на бояр, удивляясь красоте их платья, величию внешности. Один царь был здесь непоседа, с каждым, наверное, словечком перекинулся, а когда служба кончилась, он вместе со Стефаном Вонифатьевичем снова подошел к Аввакуму.
— Ну, вот что, батька. Завтра тебя посвятят в протопопы, и поезжай в Юрьевец-Подольский. Да без мешканья! Завтра посвятят, завтра и поезжай.
Так-то у царя на глазах быть: нынче ты поп, а завтра протопоп!
4
Прикладывались к иконам. Первым царь, за царем Борис Иванович Морозов, за Морозовым Яков Куденетович Черкасский и Никита Иванович Романов.
Когда мужчины освободили храм, сошли вниз с балкончика, закрытого запоною, царица Мария Ильинична и ее приезжие боярыни. Первая по царицыному чину была царицына сестра, жена Бориса Ивановича Морозова, Анна, вторая — мать Екатерина Федоровна, а потом уж Марья Никифоровна — жена касимовского царевича Василия Еруслановича, Авдотья Семеновна — жена Якова Куденетовича с дочерью Анной, Авдотья Федоровна — жена князя Никиты Ивановича Одоевского. Следующей по чину прикладывалась к иконам Федосья Прокопьевна — молодая жена Глеба Ивановича Морозова. Было ей в те поры двадцать лет.
— Останься! — шепнула царица Федосье. — Дело доброе сделать нужно.
Федосья Прокопьевна свой человек у царицы. Милославские и Соковнины в родстве самом близком. Все счастье Федосьи — от царицы: она сама приискала овдовевшему Глебу Ивановичу невесту. Дело быстро совершилось.
В 48-м году померла его первая супруга Авдотья Алексеевна Сицкая. Прожил он с нею тридцать лет, а детей не нажил. Старшему брату Борису Бог детей тоже не дал. Пресекался древний боярский род. Пращуром Морозовых был старший дружинник Александра Невского Миша Прушанин, который в битве на Неве со шведами «пеш с дружиною своею натече на корабли и погуби три корабли». Вот и надумали царь с царицею женить Глеба Ивановича на молодой. У Марии Ильиничны невест сыскивать талант пребольшой. В тот же день, как решено было просватать вдовца, царица, войдя в свою Золотую палату, окинула взглядом девушек, бывших у нее в услужении, и взгляд ее остановился на белолицей, крутогрудой, стройной да пышной Федосье Соковниной.
— Ну-кася, повернись! — сказала царица девушке. — Со всех сторон уродилась! Пора тебе замуж.
Федосья хоть и вспыхнула, но царице поклонилась в ноги.
— Что же не спрашиваешь, кого тебе в мужья присватать хочу? — спросила Мария Ильинична.
— На все воля Господа и твоя, великая государыня.
— Вот и умница! — сказала царица. — Муж твой будущий немолод, но зато быть тебе, девушке, боярыней, всякий в роду твоем за тебя Бога будет молить.
Соковнины, лихвинские и карачевские дети боярские, — им до знатности, как до неба. Отец Федосьи Прокопий Федорович службы служил тяжелые. В 25-м году был воеводой в Мезени, в 31-м ездил послом в Крым, в 35-м воеводствовал в Енисейске, и тут царская свадьба, царь избрал в невесты Милославскую. На свадьбе Прокопий Федорович хоть и предпоследним, но был в списке сверстных, то есть ближних людей государя. Роль его — провожатый у саней царицы. А уже через месяц после свадьбы в чине дворецкого он сидел за поставцом царицыного стола, отпуская ествы.
Федосья Прокопьевна, пойдя замуж за Глеба Ивановича, постаралась на славу. К концу первого года супружеской жизни родила Морозовым наследника Ивана Глебовича. Домашние на нее нарадоваться не могли, царица ее любила, а вся боярская Москва завидовала. Боярыня из худородных, а место в царицыном чине у нее шестое!
— Параша, портомоя, в девках засиделась. Двадцать пять лет, — говорила Мария Ильинична Федосье, разгребая ворох поношенной одежды. — Как ты думаешь, за малоумного она пойдет, не обидится?
«Я за старого пошла», — навернулось на язычок Федосье, но она этого не сказала.
— Страшный?
— В том-то и дело, что пригожий! — Царица обрадовалась вопросу. — Синеглазый, кудрявый, таращится — туда-сюда. Я его в церкви видела. Племянник он нашему Девуле.
— А кто это?
— Отставной дворцовый сторож.
— Как ты только помнишь о всех, государыня?! — удивилась искренне Федосья. И опять удивилась, разглядывая в царицыных руках опашень. — Какая красота!
— Вот его и подарю Параше. Розовое к лицу ей будет. Она, голубушка, тоже очень славная, да хроменькая. Таких еще деток нарожают! Ну, какая жизнь без мужа? Последней бабе позавидуешь! — И посмотрела Федосье в глаза: — Как твой сыночек?
Спрашивала об одном, а знать хотела другое: не таит ли в душе обиду приезжая боярыня — за старика ведь отдали.
Федосья улыбнулась радостно.
— Ванечка говорит уже! Лопочет без умолку. Спасибо тебе великое, государыня!
— Ах! — вздохнула Мария Ильинична. — Я иной раз подумаю о тебе, и кошки по сердцу скребут. За старика девушку выдала.
