12
— Кого вы там поймали — спросил Манапова приехавший с разведгруппой командир взвода лейтенант Дрепов.
— Да трех чехов вчера в засаде взяли — фугас ставили. Уже допросили козлов гребаных. Один точно ваххабит, с очком бритым.
Проснувшийся Авдеев слушал рассказ Лутаря о событиях ночи. Свои слова Лутарь иллюстрировал жестикуляцией находящегося в брачном периоде гамадрила. Авдеев слушая зам комвзвода ухмылялся. Тем временем Манапов подведя Дрепова к яме где сидел Ваха показал на пленника и сказал:
— Эй, ваххабит, раздвигай очко — крикнул в яму Манапов.
Испуганный Ваха, боясь новых издевательств поспешно встал на четвереньки и раздвинул руками окровавленные и загаженные ягодицы.
Дрепов взглянув на Ваху и увидев кровавое месиво в его промежности спросил Манапова:
— Вы чё, трахнули его что ли?
— Да нет, — смеясь ответил Манапов, — просто этот ваххабит и братья его говорить не хотели, даже на «тапике» молчали вот ребята им дупло палкой и разработали. С этим серьезно говорить надо, отрицает что ваххабит, говорит из Москвы торгаш.
— Да, наверное придется с ним потрудиться, задумчиво произнес Дрепов.
Дальнейшего продолжения разговора Ваха не слышал, офицеры обсуждали подробности Чернореченской операции. Но услышанного Вахе хватило, чтобы впасть в полное отчаяние, он с ужасом думал, что еще ждет его. Это ожидание того, что в любую секунду его вырвут из ямы и подвергнут новым мучениям не давало его уставшему от бессонной ночи мозгу отключиться и заснуть хотя бы ненадолго. Сон и явь стали причудливо переплетаться в его сознании. Вот перед его глазами стояла голая Верунчик, призывно облизывающая языком пухлые губы. Вот мимо ямы прошел её муж Алексей, почему-то с автоматом в руке и сигаретой в зубах.
— Чех, жрать будешь? — вернул Ваху к реальности незнакомый голос.
Он сбросил с себя оцепенение и увидел, что возле ямы стоит не Леха, а молодой солдат в бронежилете и каске — часовой. В правой руке он держал автомат, в левой армейский котелок.
Ваха только сейчас вспомнил, что он уже сутки ничего не ел. Аппетита и не было, но боясь хоть как-то спровоцировать солдата он тихо ответил:
— Да, брат буду.
— А курить? — Вынимая окурок изо рта спросил часовой.
— Да брат буду — вновь повторил испуганный Ваха.
— Ты спроси его, а в жопу он даст или в рот возьмет? — раздался голос из палатки.
— Чех, в рот возьмешь — спросил появившийся откуда-то другой солдат постарше.
Выражение его лица не предвещало пленнику ничего хорошего, может быть это был один из тех кто крутил его ночью на «тапике». Понимая, что если он скажет сейчас что- либо, что не понравится солдату, то муки могут начаться сию же секунду. Ночь убедила его в том, что права поговорка о том, что "и быка в банку загоняют". Ваха уже не верил ни в какие сказки о стойкости и выдержке. Боль, одна только боль и ничего больше. Ты готов на все, на все унижения, только бы боль не повторилась. Спасение от боли ты готов купить любой ценой. Ценой позора, предательства, да какой угодно. Боль заставила забыть Ваху, что он был достаточно «крутым» в Москве, что он джигит из гордого и славного рода Алиевых. Поэтому он тихим и жалобным голосом кротко ответил:
— Да, брат, возьму. — Слезы от такого самоунижения сами потекли из глаз и проложили две дорожки на грязных небритых щеках.
— А в жопу дашь? — не унимался солдат.
— Да, и в жопу дам, — также покорно ответил чеченец.
Часовой и второй солдат зашлись хохотом.
— Ладно чех, хер с тобой жри, — с этими словами часовой ссыпал в подставленные Вахой ладони содержимое котелка.
Это была застывшая пшенная каша. Но и она сейчас показалась пленнику такой желанной, когда ее запах защекотал ноздри. Он стал грязными, перепачканными кровью и калом руками, засовывать ее в рот.
— Чех, на кури, — с этими словами часовой кинул в яму окурок сигареты «Прима», который пленник тут же подхватил и глубоко затянулся.
Подняв глаза и увидев, что часовой продолжает стоять рядом Ваха с искренней благодарностью и теплотой в голосе произнес:
— Спасибо брат, я тебя никогда не забуду. — По его грязному лицу текли слезы. Всхлипнув еще раз он уткнулся головой в колени и замер, приняв наименее болезненную позу.
Часового покормившего Ваху звали Андрей Свечкин. Это был молодой, только недавно со «срочки» контрактник из Москвы. Он второй месяц служил в зенитной батарее. Соседство с разведчиками, а особенно эта дикая яма вместе с баней его совсем не радовало. Услышав ночные крики Вахи о том, что он из Москвы Андрей почему-то проникся к тому сочувствием, как к земляку. Андрей вообще не хотел никого убивать и никому причинять зла. Цель его поездки была одна заработать побольше денег на наркотики, к которым он пристрастился на «гражданке». Судьба пока миловала его от крутых переделок и он надеялся, что так будет и дальше. Он был водителем зенитной установки и эта должность его вполне устраивала. Про себя Андрей решил, что будет подкармливать Ваху по мере возможности. После еды всегда оставалось много каши, ее выбрасывали. Вот ей-то он и будет кормить «земляка». О Саиде и Шамиле он вообще не задумывался. Так им и надо. Андрей почему-то был уверен в невиновности Вахи.
Тем временем на совещании в штабе в числе остальных вопросов решалась и судьба пленных. О том что их надо «кончать» как-то не обсуждалось. Само собой ясно. Привези их сейчас в Ханкалу, тут же и попадут под амнистию и снова будут ставить мины и фугасы на дорогах. Полковник Мунин был стреляный воробей и знал еще по первой войне, что от этого народа хорошего не жди. Одни бандиты. Сами же себя называют волками и герб такой же. Вот как с волками с ними и надо поступать, то есть отстреливать. Как вот своих людей уберечь, это да, это проблема, а об этой мрази думать. Единственно может придержать их, да еще допросить. Ведь все то они наверняка не сказали, что ни будь да утаили. И ваххабит этот московский вообще темная лошадка. Нет, однозначно с пленными чехами надо еще работать и работать. Так и порешили. "Прокрутить еще на "тапике"." — такое распоряжение отдал командир вернувшемуся из Черноречья начальнику разведки майору Быкову. Ну как крутить Быкова учить не надо было, он здесь с самого начала войны, еще Грозный брал. Чехи знали его и боялись. Сам Быков хорошо знал и любил свою работу.
Вернувшись с совещания Быков приказал своим подчиненным разведчикам привести в баню ваххабита. Ваху, к которому только начал приходить спасительный сон вновь вытащили из ямы. Голый и грязный, широко раздвинув ноги из за боли в анусе, стоял он на полу перед начальником разведки. Быков сидя на ящике пристально смотрел на пленника. Лицо его при этом ничего не выражало. Это молчание и пристальный взгляд производили на Ваху гнетущее впечатление. Его стала бить нервная дрожь, во рту, где уже сутки не было и маковой росинки появилась сухость, не переварившаяся каша забурчала в желудке и пленник выпустил газы сам того не заметив. Солдаты, которые привели Ваху заржали, Быков поморщив нос тихим и спокойным голосом спросил:
