и абсолютно непринужденно сели рядом прямо на землю, скрестив ноги. «Этот знаменитый человек — их отец», — думала я, глядя то на них, то на Эрнеста, развалившегося в кресле. У мальчиков были прекрасные манеры, и они совсем не казались избалованными.
Дом и сад были ухоженными, и из-за обилия плюмерий, банановых и финиковых деревьев казалось, что я очутилась в раю. В отдельном здании находилась мастерская Эрнеста, переделанная из небольшого гаража и соединенная с домом веревочным мостиком. Это выглядело необычайно романтично и очень подходило Хемингуэю. На самом деле все, на что я обращала внимание, казалось, существовало только с одной целью: сделать его счастливым. Даже его милая, забавная жена и чудесные, простые сыновья. Все на своих местах. Он жил спокойной жизнью, такой, какой и хотел.
Перет нашим уходом Эрнест вышел за чем-то, а потом вернулся с экземпляром моей книги и попросил ее подписать. Я бросила взгляд на маму, гадая, не упомянула ли она о книге в мое отсутствие. Но нет. Эрнест сразу сказал, что они с Паулиной прочли ее несколько месяцев назад и сочли отличной. На самом деле он сразу узнал меня в баре, но не хотел смущать.
Я не смутилась — я была ошеломлена. Эрнест Хемингуэй читал мое произведение, и оно ему понравилось! Узнал мое имя! Посчитал мою книгу настолько хорошей, что даже захотел, чтобы я ее подписала. Покраснев, я поблагодарила их обоих и неловко села, положив книгу на колени, совсем не зная, что написать, чтобы выразить свои чувства. Вся эта ситуация казалась сказкой, превосходящей мои самые смелые фантазии.
И в тот момент, когда я уже решила, что польщена до такой степени, что дальше некуда. Эрнест предложил мне почитать страницы своего нового романа, в котором рассказывалось о рыболовстве, о Бимини, о «богатых людях» и разорении.
Я не могла до конца поверить, что он говорит серьезно и что нечто подобное может происходить со мной наяву. Но он принес рукопись и, неожиданно смутившись, протянул ее мне.
Эрнест рассказал, что книга почти дописана, но теперь ее придется отложить на некоторое время. Ему предстояла поездка в Мадрид, где он должен будет детально освещать конфликт для Североамериканского газетного альянса.
— Ох, давай не будем сейчас об этом, — попросила Паулина. Она как-то многозначительно опустила взгляд и разгладила подол своего простого белого платья.
— Бедная моя старушка, — сказал он ласково. — Я бы не поехал, если бы мог. И ты это знаешь. — Он еще мгновение нежно смотрел на нее, а потом отвернулся. — Я стараюсь не лезть в политику. Политика губит писателей. Но Франко злодей и убийца, а фашисты, похоже, полны решимости уничтожить испанский рабочий класс. Не знаю, есть ли грань между писателем и политиком, но, кажется, сейчас она стерлась для тех, кому не все равно.
— Эта война может быть бесконечной, — сказала мама. — Я знаю, звучит драматично.
— Надеюсь, что все-таки не будет, — ответил он.
— Что ж, я рада, что вы поедете, — подбодрила я Эрнеста. — Понимаю, тяжело оставлять семью, но Испании нужны такие писатели, как вы.
— Испании нужны любые писатели. Борьба будет кровопролитной, — мрачно добавил он.
— Считаете, любой журналист мог бы справиться? — спросила я, не подумав, и увидела, как мама многозначительно уставилась на меня. И Альфред тоже.
— Любой.
— Я не работаю ни в одном журнале.
— Ты же несерьезно, Марти? — спросила мама.
— Серьезно. Я хотела бы хоть как-то помочь.
— Но это так опасно!
— Я обещаю присмотреть за Мартой, — сказал Эрнест, — если у нее получится добраться туда.
— Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарила мама, хотя было очевидно, что эта идея ее пугает. Меня тоже, но сказанного не вернешь.
В конце встречи мы прошли через двор, обмениваясь добрыми пожеланиями и обещая поддерживать связь.
«Это был чудесный и важный вечер», — подумала я. Я старалась как можно дольше оттягивать момент прощания, но в конце концов ничего не оставалось, кроме как пожелать спокойной ночи в последний раз.
Мы вышли через ворота и повернули на Уайтхед-стрит, в сторону нашего отеля.
— Пожалуйста, не совершай опрометчивых поступков, — попросила мама.
— Просто думаю пока, вот и всё. Я не собираюсь мчаться к ближайшему океанскому лайнеру.
— Он мне понравился, — заявил Альфред. — Хотя совсем не такой, как я себе представлял. Очень похож на нас. Такой же, как и все. Кто бы мог подумать?
Действительно, кто? Но когда они с мамой заговорили о том, какой Эрнест забавный и как был добр к нам, как красив его дом и как очаровательна его жена, я обнаружила, что слушаю вполуха, мыслями утке вернувшись к Испании. Больше всего меня интересовало, что нужно сделать, чтобы попасть туда, и чего мне это будет стоить, во всех смыслах.
Был ли это сон? Или красивая иллюзия? Или все же это был знак того, что я должна де-тать в жизни, а Хемингуэй указатель?
— Марти, — позвала мама и повторила громче: — Марти!
Я прошла мимо входа в отель. Погруженная в свои мысли, я, наверное, могла бы идти всю ночь.
Январь в Сент-Луисе всегда было нелегко переносить, но теперь, когда в моем прошлом появился Ки-Уэст, погода особенно действовала на меня. Падал мокрый снег, затем шел ледяной дождь, пока улицы и дорожки не стали скользкими, грязными и опасными. Небо опускалось все ниже, не давало подниматься дыму из труб, заставляя его сгущаться в воздухе, цепляться за дома и фонарные столбы. Я думала, что взвою, но тут позвонил Хемингуэй.
Мама позвала меня к телефону, и, когда я услышала его голос, от удивления у меня сбилось дыхание.
— Где ты нашел мой номер?
— Геллхорн не такая уж распространенная фамилия.
— Надо же, я польщена!
Эрнест замолчал на мгновение, и я уж было подумала, что чем-то его смутила. Но тут он возбужденно заговорил об Испании. Республика больше всего нуждается в машинах «скорой помощи», ему это подсказывал опыт времен Первой мировой войны, и его не отпускали эти мысли. Он вместе с друзьями-писателями запланировал встретиться в Нью-Йорке, чтобы придумать, как собрать деньги.
— Может, тебе тоже стоит приехать, — предложил он.
— В Нью-Йорк?
— Да. Если ты не шутила насчет Испании.
— Не шутила. Я просто не знаю как. Мне нужны документы, рекомендательные письма.
— Может, тебе просто нужны хорошие друзья. Думаю, с этим я смогу' помочь.
Я потрясенно замолчала, а потом сказала, что это было бы замечательно. Мне с трудом верилось в происходящее. Его интерес ко мне вызвал рой мыслей в голове, все это было так
