ли он в день пропажи у него портфеля с деньгами в пассаже на второй галерее?
— Был там... Я отлично помню, что я поднялся на верхнюю галерею и оттуда любовался картиной, расстилавшейся передо мною. Меня эта картина буквально восхитила. Масса народу... Этот людской говор, шарканье ног, все это на меня, как на провинциала, производило известное впечатление.
— Ну-с, так поздравляю вас, — сказал ему Путилин, — мы нашли вора.
Когда Путилин с двумя агентами и понятыми вошел неожиданно в кабинет, там веселье было в полном разгаре. Под звуки рояля шли оживленные танцы, которые сразу прекратились, как только танцующие увидели, что в комнату вошел сам Иван Дмитриевич.
— Ну-с, господа, с Новым годом! — приветствовал присмиревшую компанию Путилин. — Я хотел представить вам одного господина, который вот уже три месяца кряду ищет приятного случая с вами познакомиться.
При этом он подвел к известному ему «карманному путешественнику» помещика.
Вор тут же повинился в том, что действительно вытащил у зазевавшегося в Пассаже господина портфель с деньгами.
Прямо из ресторана всю компанию препроводили в Сыскное отделение. Из украденных у помещика тридцати тысяч около двадцати пяти были найдены и возвращены ему.
— Самый лучший подарок, который я когда-либо получал на Новый год, поднесли мне вы, — сказал потом помещик Путилину, чуть не кланяясь ему в ноги.
Существуют чрезвычайно оригинальные профессии, например «хранение чужих тайн». Положим, профессия эта сопряжена с риском, и принципы ее, представляющие из себя шантаж и вымогательство, носят уголовный характер — тем не менее «хранители чужих тайн» живут припеваючи... Они обнаруживаются редко, потому что сама чужая тайна хранит их от неприятностей.
Однако один из таких «хранителей чужих тайн» попался в руки Путилина, и произошло это таким образом.
Заявляется к нему как-то молодая барыня и говорит:
— Меня уверяли, что начальник сыскной полиции — человек добрый и честный. Только на основании этого я решаюсь поделиться с ним моим горем.
— К вашим услугам, сударыня. Чем могу быть полезен?
— Избавьте меня от хищнических преследований одного человека.
— В чем выражаются его преследования?
Барыня потупилась.
— Ухаживает? Ревнует? — стал допытываться Путилин.
— Нет... Он эксплуатирует меня, угрожая разоблачением одной неприятной истории, составляющей мою тайну.
Затем просительница пояснила, что после смерти своего чиновного мужа она получает весьма приличную пенсию, которую почти целиком вымогает этот человек, случайно посвященный в ее тайну. Между тем она ограничена в средствах и, по милости его, доходит до крайней нужды.
— Кто он по своему социальному положению? — спросил Иван Дмитриевич.
— Служащий... в какой-то конторе...
Путилин пообещал добыть о нем сведения и назначил день, когда посетительница должна снова приехать в управление сыскной полиции «за ответом».
На другой день было уже известно, что «посвященный» принадлежит к категории темных людей. И хотя получает пятидесятирублевое жалованье, состоя конторщиком в одном из страховых обществ, но живет в сторублевой квартире, имея ценную обстановку.
Вызвали его в Сыскное отделение.
Явился он, конечно, перепуганный.
— Что такое?
Путилин встретил его с обычной своей приветливостью и с обычным же уменьем вызывать виноватую робость начал его расспрашивать:
— Вы изволите служить там-то?
— Да.
— Ага! Я знаю... я все знаю... Какое получаете жалованье?
— Пятьдесят рублей.
— Не правда ли, какое маленькое?
— Да-с... мизерное.
— Разумеется, трудно жить на такое жалованье, в особенности с семьей... Но, может быть, у вас есть какие-нибудь выгодные вечерние занятия?
— Да... то есть... мне помогают.
— И очень хорошо помогают! Иначе нельзя было бы платить сто рублей за квартиру, получая всего пятьдесят... Кроме того, надо пить... есть... прилично одеться...
— Виноват, — перебивает начальника сыскной полиции «посвященный», — по какому делу я сюда вызван?
— По вашему собственному, — отчеканивает Путилин.
— По моему? — удивленно вытягивает лицо посетитель.
— Да-с, по вашему...
Иван Дмитриевич взял его за руку, подвел к карте Российской империи и сказал:
— Выберите-ка себе заблаговременно новое местожительство.
— То есть как это?
— А так, что ваши приватные занятия заслуживают того, чтобы познакомить вас с местами не столь отдаленными.
— Помилуйте, за что?
— За хранение чужих тайн.
Посетитель сробел совершенно.
— Не правда ли, ведь вы знаете кое-что про госпожу...
— Сущие пустяки.
— Однако если они заслуживают возмездия со стороны правосудия, то почему бы вам не поделиться своими сведениями с властями? Или ваше молчание хорошо оплачивается? Признайтесь-ка!
— Оно, конечно, я имею за свою скромность кое-какую субсидию от этой госпожи, но, как сами изволите сейчас говорить, у меня семья, а пятьдесят рублей жалованья — такая ничтожная цифра... Притом и тайна-то пустяшная, так сказать, интимная... насчет одной роковой измены.
— И вам не стыдно за это вымогать деньги с растерявшейся женщины?
— Я не считал это предосудительным...
— Признавайтесь заодно: может быть, под гнетом вашего шантажа находится и еще кто-нибудь?
Видя, что запираться перед всеведущим начальником сыскной полиции бесполезно, шантажист повинился:
— Да, я храню еще тайну купчихи (он назвал известную фамилию) и тайну одного банкира. Тайна последнего имеет уголовный оттенок.
— Довольно! В будущем по поводу этого уголовного оттенка я, может быть, буду иметь вас в виду, а пока и банкира, и купчиху оставляю вам для эксплуатации, но за то обязываю, под страхом большой ответственности, оставить в покое вдову-чиновницу, а тем более ее тайну. Если же вы не сумеете без оплаты хранить молчание, то будете пенять на себя.
Посетитель приободрился и стал благодарить Путилина, сначала нагнавшего было на него страху.
— Да вы не очень рассыпайтесь в благодарностях, — закончил свое внушение Иван Дмитриевич, — я чувствую, что видимся мы не в последний раз. При другой встрече, помните, — другой разговор будет. Поэтому нелишним считаю предупредить вас, что следующая жалоба без перемены местожительства не обойдется.
Таким образом вдова избавилась от эксплуатации ее кармана «посвященным», который, однако, ее тайну стал хранить еще лучше...
Внезапно умер один богач, не оставив духовного завещания. Все имущество по закону должно было пойти в раздел между многочисленными родными его и главным образом попасть в руки детей от первого брака. Вторая жена его, прожившая с ним очень недолгое время и не имевшая потомства, могла рассчитывать на небольшую часть наследства; между тем ей хотелось овладеть всем...
Не долго раздумывая,
