она решилась на смелое мошенничество.
Призвала к себе молодого человека, пользовавшегося ее благосклонностью, и, сообщив ему под секретом о смерти мужа, просила его помочь ей найти такого сговорчивого субъекта, который согласился бы за приличное вознаграждение притвориться больным и выдать себя за ее мужа.
— Зачем это? — поинтересовался друг дома.
— А затем, чтобы иметь духовное завещание.
— То есть совершить подлог?
— С юридической точки зрения, конечно, это будет подлог, но, принимая во внимание внезапную смерть беззаветно любившего меня мужа, такое уголовное выражение должно быть смягчено. Это будет не подлог, а справедливое нарушение формалистики закона. Ведь если бы он сделал завещание при жизни, то, разумеется, благодаря моему влиянию на него все богатство досталось бы мне. Следовательно, нравственно я всегда буду права, если и самовольно сделаю то, чего не успел, но что хотел сделать покойный.
— Замысел у тебя превосходный, — сказал друг дома, охотно соглашаясь с доводами вдовы, — но выполнение его требует большой осторожности.
— Разумеется! Пока в доме никто не знает о смерти мужа. Прислугу я предупредила о том, что барин занемог, но в спальню его никого не впускаю.
Вдова не ошиблась в друге, доверя ему тайну задуманного преступления. Он оказался весьма ловким, опытным и, главное, «участливым».
Но прежде чем отправиться на поиски «толковых» людей, друг дома при помощи сообщницы своей убрал труп покойного под кровать, окна в спальне завесил шторами и приказал приготовить лампу с темным абажуром.
Затем уехал и вскоре возвратился в сопровождении какого-то неведомого человека, развязно отрекомендовавшегося хозяйке дома:
— Дворянин Игреков! Бедный, но благородный свидетель.
Действительно, это был специалист по части подкупного лжесвидетельства.
Друг дома по дороге ознакомил его с сутью дела, и он, ни на минуту не задумываясь, согласился прикинуться мнимобольным богачом и продиктовать краткое духовное завещание, по которому все богатства должны остаться вдове.
Условившись относительно гонорара, благородный свидетель отправился в спальню, разделся и лег в постель. В комнате царил полумрак; свет лампы, мерцавшей в одном из углов, не достигал противоположной стены, около которой возвышалась кровать. Утопая в мягких пуховиках, дворянин Игреков твердил имя «возлюбленной своей жены» и старался не забыть его...
Друг семьи опять ненадолго уехал и привез с собой трех субъектов, на этот раз весьма прилично одетых и представительных.
Но эти уже не были посвящены в тайну, хотя они отлично сознавали, что фигурируют в этом деле неспроста и что, может быть, будут фигурировать на суде, иначе не предлагали бы им солидного вознаграждения за то, что с большим успехом мог сделать каждый знакомый, и притом без всяких оплат.
Однако им было внушено, что больной богач доводится им приятелем.
— Это желание его самого, — пояснил друг дома. — Он потому приглашает посторонних для засвидетельствования его «здравого ума и твердой памяти», что не желает предавать гласности свое почти безнадежное положение. Вам-то, конечно, все равно: здоров ли он, болен ли, а для формы это имеет немаловажное значение.
Затем был приглашен нотариус.
После обычных расспросов, путем которых распознается умственное состояние завещателя, было приступлено к составлению духовного завещания.
Дворянин Игреков блестяще справился со своей замысловатой ролью. Едва приоткрывая глаза, он разговаривал слабым голосом умирающего человека. С трудом переводил дух, уместно кашлял и по временам раздражался, когда не хотел отвечать на сбивчивые вопросы.
Написав вступление по форме, нотариус под диктовку завещателя стал излагать суть.
— Все свое движимое имущество, — полушепотом произносил больной, — завещаю безраздельно возлюбленной жене моей Марии Ивановне.
— Дальше...
— А из наличного капитала моего и всего недвижимого имущества она имеет только половину.
— Как половину? — с ужасом воскликнула Марья Ивановна. — Ты должен отказать мне все.
— Нет, довольно с тебя и половины! — спокойно ответил завещатель. — Если бы я завещал тебе все, то был бы чудовищно неблагодарным по отношению к своему другу.
— Какому другу?
— Которому ты обязана своим будущим благополучием.
— Я тебя не понимаю Объяснись!
— Другую половину наличного капитала моего и всего недвижимого имущества я завещаю своему другу дворянину Игрекову! Нотариус, пишите!
— Позвольте-с! — взволнованным голосом запротестовал друг семьи, совершенно ошеломленный находчивостью лжесвидетеля. — Но ведь этот самый дворянин Игреков отъявленный плут!
— Плут-то он плут, это верно, — согласился завещатель, — но то, что я ему завещал, исправит его.
— Разумеется, вы вправе распоряжаться своею собственностью, но нельзя уделять так много каким-то сомнительным друзьям, которые из ваших денег неверно сделают дурное употребление.
— Не раздражайте меня, а то я еще больше откажу ему.
— Не забывайте одного, что родственникам вашим такая щедрость к какому-то проходимцу может показаться подозрительной. Пожалуй, затеется процесс, и этот негодяй, дворянин Игреков, не получит ни гроша.
— Вот это резон! — воскликнул больной, с оханьем приподнимаясь на локти. — Соглашаясь с этим разумным доводом, я отказываю другу своему только половину наличного капитала, а возлюбленной жене всю недвижимую собственность.
Под завещанием, по слабости, мнимый больной не подписывался, но свидетели во главе с нотариусом и друг семьи удостоверили «здравый ум и твердую память» завещателя.
Преступление это было обнаружено, но поздно, когда уже нельзя было возбуждать уголовного расследования.
О героях этой давней истории известным осталось то, что «дворянин Игреков», перехитривший вдову и ее друга, завещанный самим себе капитал прожил быстро и умер в белой горячке; у вдовы все отнял друг семьи за соучастие. И в результате — все богатство погибло бесследно.
ПРОДАЖА СЕМЕНОВСКОГО ПЛАЦА
В Петербург приехал капиталист с целью построить фабрику «гнутой», так называемой «венской мебели», которая, по его вычислениям, могла быть удешевлена наполовину против цены, существующей на нее в России как на заграничное изделие.
Сделал он публикацию в газетах, что желает купить большой участок земли для постройки фабрики и обширных складов.
В день появления публикации к капиталисту является весьма приличный господин и предлагает большое пустопорожнее место в центре города.
— Отлично! — обрадовался капиталист. — Когда я могу его осмотреть.
— Хоть сейчас...
Поехали.
Капиталист совершенно не знал Петербурга «Приличному господину» это было, конечно, известно, и именно на этом построил он свою хитроумную комбинацию.
Привел он капиталиста на Семеновский плац.
В то время, к которому относится рассказ, на этом плацу еще не был устроен беговой ипподром.
Залюбовался провинциал просторной площадью.
— Который же угол вы можете мне продать? — спросил он у своего спутника.
—
