Комфлот все перечеркнул: "Взысканий не надо. А вот лучше обучать людей морскому делу необходимо". Вряд ли Кузнецов после того случая пользовался штормтрапом без острой необходимости. К слову, лет тридцать спустя "матрос-злоумышленник", уже капитан 1 ранга В. А. Митин напомнил об этом Николаю Герасимовичу. Он рассмеялся: "Ну за что же вас было судить? Какой моряк не плюхался в воду - в жизни это не самое страшное"...
Известно, не ошибается лишь тот, кто не работает. У каждого моряка и в молодости, и в зрелом возрасте случаются неприятности, малые и большие. Но не всякий, возвысясь, хочет о них вспоминать. А бывает, и не терпит, когда ему о них напоминают. Не в том достоинство, чтобы всегда и во всем выглядеть непогрешимым, а в том, чтобы из собственных ошибок извлекать пользу и для себя, и в поучение другим. Этому Кузнецов стремился следовать всю жизнь.
Но вернемся на его корабль, в тот последний год "доиспанского" периода, в пору удач и невезений, напряженной борьбы за боеспособность и боеготовность корабля. Опять будни, опять плановые и срочные выходы, то с комбригом, то с комфлотом, то с членами правительства - с Ворошиловым, Орджоникидзе, то встреча с таким почетным гостем, как Георгий Димитров; снова борьба за "первый залп" - это перешло и на другие корабли флота, борьба за первенство - экипаж сплавался, поверил в командира, сопереживал все огорчения и радости. "Червона Украина" подошла к победному финишу. Опять последнее испытание. В сентябре 1935 года прошли учения флота совместно с авиацией под началом Кожанова и в присутствии представителя Морских Сил страны Э. С. Панцержанского, известного флагмана. К концу учений крейсер в полной тьме и при сильном ветре возвращался в Севастополь. Панцержанский стоял на мостике молча, как и все эти дни, что-то записывал в книжечку и, видимо, ждал, как командир, войдя в базу, справится с последним маневром.
Много раз Кузнецов отлично выполнял этот маневр в полной темноте, не задевая бочки кормой, не повреждая винты и не освещая бочку прожектором. А тут все внутри напряглось, так и тянуло скомандовать: "Включить прожектор!" Ох как тяжко, когда от твоего последнего шага в какие-то считанные минуты зависит итог всего, чего в течение года добивался весь экипаж.
За десять минут крейсер, такая махина, не освещая бочек, отдал якорь. Панцержанский, искуснейший моряк, пожал руку Кузнецову и. воскликнул: "Браво, кэптен!.."
Разве это не равно признанию: отличный командир?! Кузнецов и потом, на всех ступенях службы, считал должность командира корабля главной в биографии моряка. Это понимал, чувствовал каждый из плавающих командиров.
Контр-адмирал Трифон Григорьевич Катышев, мой давний знакомый, рассказывал, как его, еще капитана 1 ранга, перед назначением на крейсер вызвал в 1953 году в Москву главнокомандующий ВМФ Адмирал флота Н. Г. Кузнецов, Сорок минут главком наставлял его, как следует начинать на крейсере службу, как лучше командиру корабля строить отношения с матросами, с офицерами - молодыми и постарше, наставлял, не навязывая своего мнения, а советуя на основе опыта и наблюдений, и ни минуты не потратив на обычные расспросы о том, что можно прочесть - и он, конечно, прочел - в личном деле, оно лежало на столе.
Уважение к должности командира испытал и лейтенант Щедрин на Тихом океане, уже старший лейтенант, когда пришел в конце 1938 года к комфлоту с необычной просьбой: снизить в должности. Четыре года Щедрин командовал и "малюткой" и "щукой" без аварий, командир бригады аттестовал его на командира дивизиона, очень тогда флот нуждался в комдивах. А Щедрин просил комфлота не утверждать повышения. Просил оставить командиром подводной лодки, только не "щуки", а "эски", быстроходной, хорошо вооруженной, способной пройти 10 тысяч миль без заправки топливом. "Очень хочется покомандовать таким кораблем?" - "Очень, товарищ командующий. Уж больно корабль хорош". Кузнецов удовлетворил его просьбу. Корабль, на который назначили Щедрина, стал его главным кораблем, знаменитая в войну "С-56", гвардейская и краснознаменная кругосветница: в октябре 1942 года в числе других подводных кораблей ее отправили на воюющий Северный флот через два океана - Тихий и Атлантический - в третий. Ледовитый, а после Победы "С-56" вернулась Северным морским путем на Тихий океан, ее подняли на Корабельную набережную Владивостока, превратив в мемориальный музей. Много лет спустя Герой Советского Союза вице-адмирал Г. И. Щедрин, сам прошедший путь до командира соединения, а потом и до командующего, говорил: "Я еще не был утвержден комдивом. Сложнее было моему Другу Льву Михайловичу Сушкину, он больше года командовал дивизионом и тоже упросил комфлота понизить в должности ради такой же "эски". Наверно, Николай Герасимович, как и многие из нас, разделял мнение, что самая ответственная, трудная, но зато и самая романтичная на флоте должность, а потому и лучшая для морского офицера должность командира корабля".
Три года командовал Кузнецов "Червоной Украиной". Получая орден из рук Калинина, запомнил обращенные к награжденным слова: "Пришло время флоту принять большее участие в обороне страны". Флот рос, многие уезжали с Черного моря на Тихий океан, на Север, на Балтику. В штабе говорили, что и Кузнецова могут коснуться осенние перемещения. Но он не думал, что все может произойти так вдруг и так необыкновенно. Он не понял смысла загадочной радиограммы Кожанова, врученной ему на евпаторийском рейде в самый напряженный месяц морской страды - в августе 1936 года: "Вам разрешается сегодня выезд в Москву". Ни а каком выезде Кузнецов не помышлял, не просил никакого разрешения. Что за срочность, что произошло? Если случилось что-то с матерью, почему не в Котлас, не в Медведки?.. Он немедленно снялся с якоря, пришел в Севастополь, тут же узнал, что ему заказан билет на вечерний поезд, явился к командующему. Но и комфлот ничего ему не объяснил. Кузнецову даже показалось, что комфлот что-то скрывает, в Москве все прояснится и его вернут на корабль. Не стремясь ни к должностям, ни к перемене профессии, он и предположить не мог, что это поворот в его судьбе, расставание с кораблем.
Его корабль - восемь лет жизни. Он не забыл, как, уезжая в академию, сошел с "Червоной Украины" в Одессе, впервые увидел свой корабль со стороны и был готов на год отложить учение. Не забыл и досады, когда старпомом направили на другой, новейший, но не его крейсер. Не знал за все годы домов отдыха, отпусков, а когда случился в академии отпуск, выпросился в плавание на торгово-пассажирском судне в Кильскую бухту, в Гамбург, в Гулль, в Лондон. Привязанность к главному в жизни кораблю у моряка так сильна, что и после Испании - а Кузнецову предстояла поездка в Испанию - он, попав впервые в санаторий, еще надеялся сбежать на день-другой и повидать свою "Червонку". Днем личного траура стал для него день гибели "Червоной Украины" в Севастополе от бомб. Высшие должности, причастность к решающим событиям в государстве, все, чему Кузнецов отдал десятилетия жизни, все было ему дорого до последнего дыхания. Но корабль был и остался его первой любовью навсегда.
