4. Урок Испании
Теперь, когда сгинул Франко, когда истлели кости фалангистов из "Голубой дивизии", памятной всем, кто пережил Великую Отечественную войну; когда вернулись на родину выросшие в Советском Союзе испанские дети, вернулась пламенная Долорес Ибаррури - Пасионария, на берегу Волги осталась могила сына, героя-пулеметчика Рубена, погибшего под Сталинградом, когда в мировой литературе как реквием зазвучал роман "По ком звонит колокол" Эрнеста Хемингузя, тоже волонтера испанской национально-революционной войны, и теперь урок Испании, ее мужество, ее трагедию не выжечь из памяти человечества.
"Но пасаран!" - гремело над Испанией, когда вся страна от мала до велика закипела, ополчилась против фашистского мятежа. "Они не пройдут!" по этому зову на Пиренейский полуостров устремились поодиночке через горные тропы, через все преграды антифашисты разных континентов из 54 стран мира. Республика побеждала. Республика была способна подавить в зародыше мятеж генералов, если бы не коварство и лицемерие тех, кто превратил Пакт о невмешательстве в ширму для интервенции фашистских держав и в Орудие удушения Народного фронта. "...Ирун пал из-за отсутствия патронов, в то время как в нескольких километрах от Ируна, за испанской границей, стоял эшелон, вагоны которого были наполнены миллионами патронов для ружей наших дружинников, - так еще в первые месяцы борьбы с гневом говорила Пасионария, обращаясь к народу Испании. - Необходимо, чтобы наш народ знал, кто и почему задержал на французской территории самолеты, отправленные нашим правительством в помощь Бискайе, когда Бискайя страстно просила помочь ей, чтобы не пасть в неравной борьбе". Республику предали, принесли в жертву с той же легкостью, с какой отдали Гитлеру и Муссолини Эфиопию, Чехословакию, Балканы, Польшу, подталкивая войну на Восток.
Каждый, кто пережил испанскую трагедию, усвоил урок на всю жизнь: революция не может оставаться безоружной перед хорошо организованным жестоким врагом, она должна научиться уметь воевать, быть в постоянной готовности к самозащите. Этот урок за год работы в Испании прошел и Кузнецов.
Его назначили военно-морским атташе. Ошеломляющий поворот. Был ли он к этому подготовлен, что он знал о подобной работе? Кожанов охотно подшучивал над своей раскосостью, но никогда не уточнял, что за должность морской атташе при посольстве в чужой стране. Побывал по дозволению Москвы на "Красном Кавказе" японский военно-морской атташе, настойчиво выпытывал у старпома: почему в главном калибре нового крейсера оставлено всего четыре орудия, какими новинками корабль начинен и что вообще означают такие перемены? Зрела новая серия легких крейсеров типа "Киров", быстроходных, скорострельных, дальнобойных, оснащенных приборами центральной наводки. "Красный Кавказ" был предшественником, своего рода прототипом будущего, об этом рассуждать с "морским агентом" чужой страны, конечно, не следует.
За рубежом Кузнецов уже побывал: Гетеборг, Берген, Тронхейм, Гамбург, Киль, Гулль, Стамбул, Афины, Неаполь, Мессина, Яффа, Порт-Саид - немало для моряка тридцатых годов; но всегда он шел за рубеж на корабле, на своей палубе, на кусочке территории своей страны, сходя ненадолго на чужой берег с товарищами по экипажу. Была при встречах с чужим миром безмерная наивность. Все казалось ясным - кто твой друг и кто враг. В Греции на открытый рейд возле Афин вслед за "Красным Кавказом" пожаловал британский крейсер владычице морей не терпелось поскорее установить, зачем сюда пришли и чем занимаются советские моряки. Британский командир тотчас явился с "дружеским визитом", хотя его правительство не искало дружбы с нами, все ощупал, все обнюхал, "отведал по традиции русской водки, закусив ее икрой", и отбыл, умиротворенный звуками гимна "Правь, Британия!", исполненного корабельным оркестром, наверно, впервые. В Стамбул ходил не раз, но один из последних походов на "Червоной Украине" турецкая пресса отметила то ли похвалой, то ли шпилькой: "Русские, очевидно, хорошо знают наши проливы, если сумели ночью самостоятельно пройти через Босфор!" А как не знать, если другого выхода из Черного моря нет. Да, турки предостерегали командира об опасности ночного плавания в босфорском лабиринте. Но приказано Кузнецову вернуться в базу в назначенный срок. И он вышел из Стамбула ночью на свой риск, благополучно выбрался в Черное море, показал к утру свой флаг у Констанцы и был вовремя в Севастополе. Кто из черноморцев, если он плавал не только в каботаже вдоль своего берега, не пережил нервотрепки на этом суетливом перекрестке? Старая лоханка под греческим флагом - то ли крупно застрахованная, то ли по чьему-то недоброму наущению - мельтешила однажды перед крейсером в проливе, стесняла в узости его ход, назойливо подставляя ему то правый, то левый борт. Другой командир мог бы и проучить, прижать наглеца. Кузнецов сдержался, вывернулся, обошел и только тогда погрозил хулигану кулаком. Интуиция командира, понимающего, какой стране принадлежит его корабль, подсказала: нет резона возиться с мелкотой и ввязываться в инцидент.
Конечно, такие встречи с иноземцами, заходы в иностранные порты многому научили. Но этого мало для работы за рубежом, да еще в республике, нажатой в клещи флотами стран, называющих себя нейтральными, в их числе значились и фашистская Германия, и фашистская Италия.
Кузнецов предпочел бы попасть к месту назначения морем. Половина пути знакома - моряк, даже раз пройдя, запоминает в деталях все особенности пути. Позже, когда Кузнецов стал главным советником республиканского флота, он старался зримо представить себе, как испанские и советские суда (их условно называли "игреки") идут из Черного моря с оружием, самолетами, танками и волонтерами на борту, преодолевая опасности, мысленно рассчитывал, где фашистский разведчик способен засечь наш "Курск" или испанский "Магальянес", когда и какие необходимы маскировка, смена названий, обманный маневр, уход к африканскому побережью, в какой момент надо прикрыть "игреки" от бомб юнкерсов авиацией, а ее в распоряжении флота очень мало, где дальномерщики линкоров "Дойчланд" или "Шеер" могут опознать "игреки", в какой точке выгоднее обеспечить им встречу и охранение, чтобы уберечь от торпед нацистских субмарин, от огня итальянских эсминцев, подаренных Муссолини мятежникам. Кузнецов и сам выходил навстречу мужественным торговым морякам, сожалея, что прежде он так и не смог угнать весь путь от Черного коря до Картахены.
Ему назначили другой путь. В Москве дали сутки на сборы и приказали добираться до Мадрида самолетом и только в штатском, лететь в Париж через Кенигсберг, Берлин, Кельн, через страну, которая руководила мятежом, заседая в Лондоне в "Комитете по невмешательству" и цинично сохраняя с республикой дипломатические отношения. Его предупредили: надо быть бдительным на промежуточных аэродромах; для того и сшили ему штатский костюм и наделили шляпой, странной в те годы для нашего человека, да еще военного.
