«Норвежский лес»: Кидзуки травит себя выхлопным газом в машине, не покидая гаража.
«Дэнс»: Готанда кончает с собой, сиганув с пирса на «мазерати».
«Страна Чудес»: Последний Конвертор дожидается перехода в Вечность, сидя в «карине-1800» с турбонаддувом и двумя распредвалами.
Что скажешь? Не слишком ли длинная цепь совпадений?
Еще одна цепочка, не менее примечательная. Герой встречается с Крысой – и тут же попадает с ним в аварию. Машину переворачивает вверх тормашками. Оклемавшись, герой видит Крысу, блюющего на приборную доску. И чуть позже у них происходит следующий диалог:
– Да-а-а… – сказал он минут через пять. – Повезло нам с тобой. Ты подумай, ни царапины. Разве такое бывает?
– И не говори, – ответил я. – Только машине-то, наверное, кранты?
– Да бог с ней. Машину можно новую купить. Везение не купишь!
Собственно, с этого момента начинается их странная дружба – и парадоксальные, ни к чему в реальности не ведущие споры, в которых все привычные установки «этого мира» по воле Крысы методично переворачиваются с ног на голову.
А вот тебе моя версия: именно с этого момента Крыса и отправляется в мир иной. Да-да. На страницах «Песни ветра» он умирает в автокатастрофе в 1970 году. А уцелевший в той же катастрофе герой получает неожиданный дар, или «доступ» для общения с «теми, кого потерял» – чему и посвящена как эта, так и все дальнейшие истории параллельных миров Мураками.
Хотя я вовсе не исключаю, что и это был не первый «трип» Крысы «на Луну и обратно». Вспомни, сразу после аварии:
– Зови меня «Крыса», – сказал он.
– Почему «Крыса»? – удивился я.
– Уже не помню. Давно прилепилось. Сначала жутко не нравилось, а теперь нормально. Ко всему привыкаешь.
Впрочем, возможно, ты уже давно отследил все эти (или иные?) цепочки подробнее и нащупал другой ответ. Сообщай, буду рад любым интересным трактовкам. Кстати, если захочешь поковыряться – вот тебе еще одна головоломка из «Песни ветра», на которые ни японская критика, ни Смоленский, ни я ответа пока не нашли (сам же Мураками, заслышав такие вопросы, с хитрой улыбкой отмалчивается):
Старшая сестра парализованной девушки бросила институт, чтобы ухаживать за тяжело больной младшей. Сделала она это три года назад, в марте. Примерно тогда же, якобы по болезни, бросила учебу девушка, что в 73-м заказала диджею «Бич Бойз». В том же марте 70-го повесилась подруга героя, изучавшая французскую литературу. Кто есть кто?
* * *
– Мураками-сан, насколько автобиографичен лирический герой двух ваших первых книг – «Слушай песню ветра» и «Пинбол-1973»?
– Этот персонаж-одиночка в моих романах – как будто один из двух братьев-близнецов, живущих внутри меня, которых разлучили в двухлетнем возрасте и они потеряли друг друга. Между ним и мной есть немало похожего, но отличий все-таки больше. Мои романы – это долгие путешествия в поисках такой вот своей «отколовшейся и утерянной половинки»31.
Октябрь 2003 года. Крошечный индийский ресторанчик через дорогу от главных ворот Токийского университета. За столиком напротив меня – близкий друг Харуки Мураками, известный переводчик американской литературы профессор Мотоюки Сибата – сухощавый человек с подвижным, до странного детским лицом и грустным, чуть растерянным взглядом.
Мы беседуем о вымирающих языках и сахалинских айнах, и он вспоминает недавнюю статью в «Ёмиури симбун» – о женщине-айну с Хоккайдо, которая поехала в Северную Индию и обнаружила огромное сходство между индийской и айнской мифологиями. В это время к столику подплывает индийский парнишка-официант и по-японски, хотя и с жутким английским акцентом, предлагает нам «чай».
– Как – «чай»? – удивляюсь я. – Это мы в России говорим «чай»…
– Мы тоже, – улыбается официант.
– По-моему, Митя-сан, они все же первые начали! – смеется Профессор.
– Не сомневаюсь…
Вчера вечером сэнсэй провел в университете очередной семинар, на котором выступали японские переводчики Кафки, Гёте, а также современной французской, австралийской и русской литературы. Очень интересный – и до странного грустный семинар. Забитую до отказа аудиторию пропитывала какая-то растерянность. Наверно, я так и не уловил бы до конца, в чем тут дело, если бы общая дискуссия в третий раз не свернула на тревожную тему: заскорузлые слухи о том, что по всем вузам Японии скоро упразднят литературоведческие кафедры – «за социальной ненадобностью» (!), – похоже, сегодня больше не слухи. Уже сейчас в каждом вузе на таких кафедрах оставлено по одному-два преподавателя, и сокращение продолжается.
– Ничего себе! – поражаюсь я. – Вроде такая богатая страна. У нас в России с экономикой полный швах, но от литературы в вузах отказываться и в голову никому не приходит…
– Да тут не в богатстве дело. Просто сверху спускается установка: все должно иметь свою экономическую отдачу. А как доказать экономическую отдачу литературы? Статистикой продаж новых книг? Сами знаете, что в любой стране показывает такая статистика.
– Да уж… Вчера после семинара ко мне сразу три японских студента прилипло – с вопросами, как правильно выбрать для перевода книгу, которая потом будет хорошо продаваться. Я им говорю: «Выбирайте то, что нравится лично вам, и переводите это с максимальным удовольствием для себя. Это уже половина успеха хорошей книги». Но они, похоже, так меня до конца и не восприняли…
– С одной стороны, их, конечно, можно понять. Вы смотрели здесь по телевизору «квизы»? Когда большой аудитории задается вопрос… – Сибата-сан тычет пальцем в блюдо на столе. – Ну, например, из какого языка пришло слово «карри». И все голосуют, выбирая из нескольких вариантов ответа. Так вот, еще лет десять назад эти программы строились по принципу «угадал – не угадал». То есть людей все-таки интересовал сам ответ. А сегодня основную часть передачи все рассуждают о том, что думает большинство. И акцент при этом – не на правильном ответе, а на причинах, почему это самое большинство так считает. Такая вот «демократия»… И в литературе то же самое. Студентов-филологов сейчас больше всего беспокоит, куда податься после вуза, как не прогадать и правильно зацепиться за жизнь. Им очень сложно объяснить, что бывает качественная литература не для широких масс. Тем более теперь, когда нас сокращают…
– Сколько же вы еще продержитесь? – сочувствую я. – Два года? Три? Лет пять или десять?
– Ну, через десять лет, надеюсь, они там, наверху, одумаются, и все как-нибудь вернется на круги своя… – невесело усмехается Сибата-сан. – Хотя в последнее время я не уверен, что все на свете развивается волнами.
