Когда я был ещё в гипсе, Лёша Голубев предложил мне съездить к одному загадочному человеку – Коле Васину. Он был не просто битломаном, а хранителем музея «Beatles». Мне было любопытно, но когда мы приехали, это превзошло все мои ожидания. Всё пространство полутемной комнаты было совершенно заполнено плакатами и портретами «Beatles», а в углу стоял манекен, похожий на Ринго. Сидели какие-то люди и рассматривали огромные альбомы, и очень громко играла музыка «Beatles». Хозяин оказался очень радушным человеком и сразу же напоил нас чаем. Было очень тесно, сам он жил под потолком на палатях, на которых было написано: «Господа, давайте рухнем в клёвость!». Но самым притягательным для меня было то, что у него были все пластинки «Beatles» и сольные альбомы. А пластинка Джона Леннона – «Live. Peace in Toronto» была с дарственным автографом. Когда я попросил Колю, можно ли взять что-нибудь почитать, он легко дал мне перевод книги Хантера Дэвиса «The Beatles – The True Story», рекомендация Лёши Голубева была лучшей гарантией. Я мгновенно прочел эту книгу, мечтая о том, что скоро смогу поехать её вернуть и снова оказаться в этом месте и взять почитать что-нибудь ещё. Я стал частым гостем этого дома, перечитал всё, что только можно было прочесть о «Beatles» и познакомился с массой замечательных людей.
Сразу после наступления семьдесят пятого года, когда я только-только начал разыгрываться, «Акварелям» предложили сыграть в студенческом клубе «Эврика». Я попросил джинсовую куртку у Вовы Ульева и поехал на свой первый сейшн. Из-за какой-то недоговоренности не приехали ни Толя Быстров, ни девочки-скрипачки, и мы вынуждены были играть в сокращенном варианте с Юрой Берендюковым и Колей Марковым. В комнате, которая служила гримерной для всех участников, сидели два парня, которые просто так пели «Tell Me What You See», один из них был очень юным, в белой рубашке и круглых очках. Они мне сразу понравились, и мне стало любопытно, что они играют на концерте? Но настал мой черед выходить на сцену. Всех очень удивило сочетание наших инструментов, и нас приняли очень хорошо. Среди всего прочего мы играли песню Нила Янга – «Helpless» и песню Пола Саймона – «Was A Sunny Day». Многие потом подходили и рассматривали мой диковинный инструмент. Я был чрезвычайно горд и от перевозбуждения плохо понимал, что происходит вокруг. Когда подошла очередь тех ребят, я был в зале и старался внимательно следить за их выступлением. Мне очень понравился голос их гитариста и, хотя они пели на русском, это почему-то совсем не резало уха, а в середине одной песни, которую они пели по-английски, на сцену вдруг вышел человек, сел за барабаны, очень эффектно вступил и после окончания загадочно исчез. Я решил, что это было так и задумано. Они называли себя «Аквариум». Также выступала группа «Ну, погоди!», в которой гитарист играл ещё и на скрипке. Больше я ничего из этого концерта не помню. На обратном пути в метро мы ехали вместе с Васиным, который был искренне удивлен тем, что, оказывается, я играю на таком инструменте.
Через месяц сейшн был в Доме композиторов. Там проводились «Музыкальные среды», на которых музыковед и композитор Абрам Григорьевич Юсфин увлекательно рассказывал о самой разной музыке народов мира и иллюстрировал рассказ записями. Так вот, в одну из клубных сред он организовал концерт, на который пригласил радикальные группы «Россияне», «Большой Железный Колокол» и, в качестве представителей другого крыла, – «Акварели». Это был беспрецедентный случай, когда в стенах святая святых ставился такой эксперимент. Он вызвал большой интерес, была масса народу, и попасть туда было почти невозможно. На концерте была Сэнди со своим новым приятелем Иваном Кузнецовым. Мы играли расширенным составом с полной струнной группой и в две виолончели. После выступления групп была очень горячая дискуссия о правомерности той и другой музыки. Слово давали музыкантам, и всё было очень эмоционально. Когда страсти улеглись, встал тот парень из «Аквариума», который у них пел и играл на гитаре, и поздравил всех собравшихся с днем рождения Джорджа Харрисона. После этого все разговоры были бессмысленны.
Мы потихоньку возобновили занятия с Анатолием Кондратьевичем, но времени до экзаменов уже оставалось мало, и мы не стали приниматься за новую программу, а решили восстановить старую. Но время шло, я уже не работал месяца два, и пора было куда-то устраиваться. Одна моя школьная подруга, Марина Гирс, предложила мне работу грузчиком в Университете, за неё платили 70 рублей, зато работать надо было через день часов до трех-четырех. И, хотя моя рука ещё не очень окрепла после перелома, я согласился. Меня это абсолютно устраивало по времени. Таким образом получалось, что одну неделю я работал три дня, другую – два. Место работы было в сарае во дворе Филфака (Филологического факультета Университета). Как обычно, нужно было что-то поднести, перенести, куда-то за чем-то съездить. В остальное время можно было сидеть и читать книжки. Ко мне заходили знакомые, которые там учились. Как-то зашла Сэнди и принесла мне пленку с альбомом «Аквариума». Я пошёл к Лёше Голубеву, и мы вместе с его сестрой Ольгой и Мариной Гирс слушали эту запись. Качество было чудовищное, Лёша сказал, что это полный бред, но меня запись почему-то задела. Мне хотелось ещё раз послушать то, что оказалось альбомом «Искушение Святого Аквариума». Я никак не мог сформировать свое мнение, и мы долго говорили на эту тему с Сэнди. Через несколько дней она позвонила и сказала, что, если я хочу, то могу пойти с ней на день рождение к Ивану Кузнецову, там будет тот самый парень из «Аквариума» – Боб Гребенщиков. Я согласился, и в означенный день мы с Сэнди пришли к Ивану. Нас не нужно было особенно знакомить, мы узнали друг друга, и Боб приветствовал меня словами: «Простите, Вы не ударник у „Землян“?» Мы весь вечер о чём-то говорили, он рассказал, что учится на Примате (Факультет прикладной математики Университета), но сейчас в академке и абсолютно свободен, и на следующий день он пришёл ко мне. У меня было акустическая гитара Cremona, на которой я уже освоил азы. Боб взял гитару, спел несколько песен и тут же предложил мне попробовать сыграть что-нибудь на виолончели. Для меня это было неожиданно. Я уже имел опыт игры в «Акварелях», но там Быстров писал все аранжировки, и я просто играл по нотам. Я не был уверен, получится ли что-нибудь. Первая песня, к которой мы прикоснулись, была «Апокриф». Я не уверен, что в первый же день всё сразу получилось, но мы стали заниматься этим почти ежедневно. Группы, как таковой, на этот момент не существовало. Боб рассказывал мне всю историю про то, как они на Примате записывали альбомы, про замок (Михайловский) и про театр Горошевского, показывал фотографии спектакля «Метаморфозы положительного героя» по пьесе Джорджа, и о том, что после премьеры на Примате он ушел из театра. А Дюша скорее всего играть в группе больше не будет, поскольку решил стать актёром. Через несколько дней они всё-таки зашли ко мне вместе с Дюшей и спели мне несколько песен из тех, что я уже слышал на записи. Но Дюша потом исчез и больше не появлялся. Потом мы познакомились с Михаилом и Маратом. Я пока ничего не понимал, мы продолжали наши музыкальные изыскания, и через некоторое время я вдруг обнаружил, что получил приглашение присоединиться к группе. Это было странное ощущение. Я сразу же сообщил Быстрову, что выхожу из состава «Акварелей».
