– Минуточку! – посмотрел на меня внимательно Виталий и потом сказал: – Сколько скажу – столько дашь!
Этот приговор я вспоминаю каждый раз, когда имею дело с российскими официантами. Виталий познакомил меня с Вагричем Бахчаняном, талантливым художником-коллажистом (кстати, Вагрич сделал рисунок к рассказу «Что наша жизнь?»), остроумнейшим человеком, которого чуть не исключили из команды «клуба» за хохму, возмутившую определенную часть читателей «ЛГ». Вагрич сочинил такую штуку: «Раз, два, три... и т.д. до двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять – вышел зайчик погулять». Этот материал обсуждали на уровне Чаковского, и Веселовский заверил начальство, что такое больше не повторится. Так мы жили.
Вагрич эмигрировал вскоре в Америку, в Нью-Йорке был своеобразным гуру всех творческих людей-эмигрантов, начиная с Довлатова и кончая своим другом-земляком Савенко, которому именно он придумал псевдоним Лимонов.
Ну так вот, я написал быстро сценарий по этому рассказу, и мы приступили к выбору актеров. И тут Горковенко преподнес мне урок, который я надолго запомнил: к нам на пробы приходили лучшие актеры СССР (большинство из них остались в картине, притом иногда на карликовых ролях: например, Спартак Мишулин пробовался на Короля, которого в картине сыграл Басов, но остался в картине и сыграл небольшую роль в свите короля). Пришел Куравлев, которого я очень почитал после фильма «Живет такой парень», попробовался и был утвержден на роль Пташука единогласно. А кроме него в картине приняли участие Владимир Басов, Людмила Шагалова, Валентина Титова, Гурген Тонунц, Николай Парфенов, уже упомянутый Спартак Мишулин, Савелий Крамаров, Эммануил Геллер, Сергей Филлипов, Ирина Муравьева... Кстати, Муравьева тогда не была такой известной, нам порекомендовали посмотреть ее в спектакле «Чинчирака» в Центральном Детском Театре, и нам она сразу понравилась. На эту же роль приходила пробоваться, я помню, Ахеджакова. Сергей Филлипов приехал из Ленинграда и без всяких проб был утверджен на роль герцога Лавуазье. Герцог Лавуазье должен был танцевать, и, как мы знали, Сергей Филиппов окончил балетную школу и потому идеально подходил для этой роли. Но первый же съемочный день показал, что мы ошиблись: для короля и его свиты были сшиты великолепные наряды из специальных тканей, расшитых металлическими нитками, – за эти наряды художник картины получил мосфильмовского Оскара. Но костюмы были очень тяжелые. Так вот, как только Филиппов начал танцевать в костюме герцога, всем стало ясно, что долго он не выдержит: в Москве в то лето стояла жуткая жара, дублей с танцами должно было быть большое количество, потому что сюжет на сцене должен был пробуксовывать из-за «неявки» слуги и действие потому повторялось многократно. Плюс естественные дубли. Плюс то, что у Филиппова оказалась небольшая фляжка с коньяком, к которой он время от времени прикладывался и вскоре был в таком состоянии, что плясать ему уже было никак нельзя. Вечером после съемок мы с Горковенко ломали голову, как выйти из создавшегося положения. Ясно, что отказываться от такого актера нельзя, и в то же время ясно, что сыграть роль герцога Лавуазье Филиппову физически не удастся, он может просто получить инфаркт после очередного дубля. И нам пришла в голову спасительная идея: поменять местами Крамарова, (который играл Короля Абабуа и должен был только время от времени появляться с песней на сцене) с Филипповым.
Позвонили Крамарову – он не возражал против такого плана.
Осталось получить добро от Филиппова. Рано утром, взяв бутылочку коньяка мы пришли к нему в номер гостиницы «Россия».
– Ну, рассказывайте, почему пожаловали в такую рань? Небось с какой-то гадостью? – встретил нас настороженно Филиппов.
– Ну что вы, Сергей Николаевич?! – от души сказал Горковенко. – Какие пакости?! Мы вас так любим! И потому хотим вам предложить поменяться с Краморовым ролями – у него роль короля Абабуа!!!
Как нам потом объяснили, Филиппов не очень-то жаловал Крамарова и потому буквально пришел в ярость:
– Что?! Вы хотите предложить мне роль этого советского Чарли Чаплина?!
Ни за что! Тоня! – позвал он жену (кстати, известную писательницу, Антонину Голубеву, автора очень популярной в моем детстве книжки про Кирова «Мальчик из Уржума»). – Немедленно собирай вещи, мы уезжаем обратно в Ленинград!
И тут Горковенко преподнес мне второй урок «работы с актером» – он упал на колени перед Филипповым:
– Сергей Николаевич! Не губите! Это – мой диплом, если вы уедете, бросите меня – мне конец! Прошу вас как отца!
Филиппов тут же смягчился:
– Тогда беги за коньяком!- сказал он.
– Уже есть! – улыбаясь, встал с колен Горковенко и открыл портфель.
За коньяком Филиппов поведал нам смешную историю, как Крамаров раз подвез его с «Мосфильма» до гостиницы.
– Он тогда купил себе «Фольксваген»-букашку и был этим очень горд. Везет меня и все время оборачивается: «Ну как, Сергей Николаевич, нравится? А?! Какой ход, чувствуете?! Что значит импортная, а?!» И все время смотрит на меня. Я ему говорю:
«Савелий, ты лучше на дорогу смотри!» А он мне, не поворачиваясь, отвечает: « А я смотрю!» Вот что значит косой глаз иметь!
По задумке Горковенко спектакль, идущий на сцене театра должен был быть музыкльным. Музыку к фильму написал Геннадий Гладков. Музыку этого композитора я очень люблю. Такую я сам не сочиню!
А говорю я так потому, что слушая современные песни по ТВ, я часто говорю жене – такую песню и я могу сочинить. А вот как Гладков – никогда.
Вместо Филиппова в фильме поет Александр Градский – тоже заслуга Горковенко. И как видите, все звезды, один к одному, «олл старс», как говорят в Америке. Даже в кордебалете у нас снялся, как выяснилось позже, Владимир Винокур – он был в то время актером Театра опереты, никому неизвестным.
Фильм наш имел успех, им заканчивался киноальманах «Ау-у!» (название придумал Георгий Данелия и говорили, что он же решил поставить нашу новеллу в конец альманаха, чтобы зрители уходили с кинофильма довольные).
Директор киностудии «Мосфильм» Николай Трофимович Сизов, просмотрев наш фильм, сказал, что тема серьезная – борьба с пьянством, а вот решается она как-то уж очень легковесно. И предложил в сцене, где Пташук дает клятву зрителям, что бросит пить, дать пару крупных планов женщин-зрительниц, со слезами на глазах.
Нам не понравилось это предложение – делаем все же комедию, а тут вдруг такие трагические нотки! Но, делать нечего – рекомендацию директора студии надо выполнять. Накапали женщинам под глаза глицерин и получились вполне естественные слезы. И что интересно, – этот монтажный эффект я запомнил на всю жизнь, как подтверждение «Эффекта Кулешова», – громче всего по децибеллам смех зрителей возникает именно в этом самом месте, на женских слезах. Мы бы до такого комедийного приема ни за что не додумались бы с Горковенко, нам бы это просто в голову не пришло! И мы благодарны Сизову за такую ценную подсказку, сделанную на полном серьезе и с идеологической подоплекой.
