ВОЙНА ВЛЮБЛЕННЫХ
Я видел, какой пожар охватил Европу всего лишь из-за не вовремя поднятой перчатки герцогини.
Мирабо
Однажды Генрих III, лежа в постели, беседовал со своими приближенными. Неожиданно вошел один из его милашек, тщательно прикрыл за собой дверь, задернул драпировку, заглушавшую шум голосов, и подошел к королю:
— Сир, берегитесь, — сказал он. — Ваш брат продолжает плести заговор. Благодаря королеве Маргарите он находится в постоянной связи с сеньорами из Фландрии и гугенотами и сейчас готовится взять к себе на службу немецкую армию. А между тем вы с ним дружески общаетесь. Вот и сегодня вечером вы разрешили ему участвовать в охоте, которая состоится завтра в Сен-Жермене. Не совершаете ли вы неосторожность? Что он там будет делать? Гнать оленя или встречаться с людьми, которые желали бы видеть его на троне?
Тут все милашки, ненавидевшие Франциска, дружно запели хором:
— Это неожиданное желание отправиться на охоту вызывает подозрение.
— Кстати, — продолжил вошедший, — я только что узнал, что он нынче вечером получил таинственное письмо.
Генрих III, мертвенно-бледный, поднялся с постели, быстро накинул халат и стремительно направился к матери. «Он был так взволнован, — пишет Маргарита, — будто объявили всеобщую тревогу и будто враг стоял у порога».
— Как же так, Мадам? — воскликнул он. — О чем вы думали, когда просили меня разрешить моему брату поехать на охоту? Разве вы не видите, какой опасности вы подвергаете мое государство, если он будет в этом участвовать? Нет сомнения, что эта охота превращается в весьма опасное мероприятие. Я сейчас же иду взять под стражу его и его людей и прикажу обыскать у него все сундуки. Я уверен, что мы обнаружим там много интересного.
После этого он вызвал дворцовую охрану и приказал:
— Следуйте за мной.
Маленькая вооруженная группа чуть ли не бегом двинулась по длинным луврским коридорам, направляясь в апартаменты герцога Анжуйского.
В ужасе от того, что король в состоянии гнева, чего доброго, еще убьет на месте Франциска, королева-мать прямо в ночной рубашке последовала за процессией. Вслед за ней на всякий случай трусцой бежали факельщики и несколько дам из свиты. У последних руки были заняты множеством одежды, которая могла понадобиться Екатерине Медичи, чтобы в случае чего предстать перед публикой в приличном виде.
Эти комичные скачки продолжались несколько минут. Перед комнатой Франциска все остановились, переводя дух.
— Откройте немедленно, — крикнул Генрих III, стуча кулаком в дверь.
Мирно спавший герцог Анжуйский отпер дверь и высунул голову. Вся орда тут же ввалилась в комнату, отшвырнув его к кровати. И тут удерживаемому стражей герцогу пришлось выслушать из уст короля поток оскорблений, в то время как лучники принялись шарить по сундукам, вытряхивать содержимое из всех ящиков, вспарывать мягкую обивку кресел, в результате чего комната мгновенно превратилась в лавку старьевщика.
Королева-мать, глядя на весь этот беспорядок, горько плакала, закутавшись в старый плащ.
Устав осыпать брата проклятиями, король, которому не терпелось узнать содержание таинственного письма, о чем ему сообщил «милашка», вместе с другими занялся его поисками. Вывернув все карманы разбросанной повсюду одежды, перетряхнув все вазы, содрав со стен картины, он наконец откинул простыню на постели и вдруг заметил маленький прямоугольный листок; но, прежде чем он успел протянуть руку, листок схватил Франциск. Задохнувшийся от ярости Генрих III кинулся на него, и оба брата боролись несколько мгновений, катаясь по кровати.
Екатерина Медичи вмешалась:
— Ваше величество, вы — король Франции, и что же вы себе позволяете!
Генрих III отпустил герцога Анжуйского. С трудом овладев собой, он произнес:
— Я приказываю вам дать мне прочесть это письмо.
Франциск упал на колени и стал уверять, что содержимое письма никакого отношения к политике не имеет.
Тогда к нему приблизилась охрана и так скрутила ему руку, что письмо само выпало.
Король быстро схватил изрядно помятый листок, прочел несколько фраз и раздраженно швырнул его на пол.
То было очень нежное письмо, написанное рукой м-м де Сов, с которой Франциск только что возобновил отношения.
Генрих III совершенно не ожидал этого. Маргарита в своих «Мемуарах» пишет, что «он был так же сконфужен, как Катон, который в Сенате требовал, чтобы Цезарь показал всем принесенное ему письмо, и утверждал, что это необходимо для блага Республики, а когда Цезарь показал, то оказалось, что это всего-навсего любовная записка сестры самого Катона, адресованная Цезарю».
Униженный тем, что оказался в смешном положении, король приказал г-ну де Лоссу держать герцога Анжуйского под стражей и не допускать его общения ни с кем. После этого король отправился к себе досыпать, в то время как Лувр потихоньку приходил в себя после треволнений, вызванных любовным письмом…
Оставшись наедине с охраной, Франциск поинтересовался, не постигла ли его сестру Маргариту, к которой, несмотря на м-м де Сов, он по-прежнему питал нежные чувства, та же участь, что и его, и не находится ли она под стражей.
— Нет, — ответил г-н де Лосе. Герцог Анжуйский вздохнул:
— Какое для меня облегчение знать, что моя сестра на свободе, — произнес он, — и, несмотря на это, я уверен, она все равно меня очень любит и предпочла бы быть пленницей вместе со мной, чем свободной, но без меня.
Сказав это, он стал умолять своего стража пойти к королеве-матери и попросить ее уговорить короля на то, чтобы его обожаемой сестре было позволено разделить с ним неволю.
На рассвете следующего дня г-н Лосе с согласия Екатерины Медичи, послал за Маргаритой. Маргарита еще не знала о том, что произошло ночью. «С лицом, залитым слезами», она примчалась к брату и бросилась в его объятия, восклицая, «что и ее жизнь, и все, что у нее есть, принадлежит ему, и один только Бог может помешать ей быть рядом с братом, в каких бы условиях он ни оказался; и что если ее силой станут уводить отсюда и не позволят быть вместе с Франциском, она убьет себя прямо у него на глазах».
Как пишет Дре дю Радье: «Вот какой жестокой может быть братская любовь».
Через два дни король по совету матери предоставил герцогу Анжуйскому полу свободу, чем он немедленно воспользовался, чтобы при содействии Маргариты подготовить свой побег. А спустя несколько недель лунной ночью Франциск покинул Лувр, спустившись из окна по веревке, бегом добрался до аббатства, находившегося неподалеку, за городскими стенами, пришел в селение, вскочил на лошадь и умчался в Анжер.
