Получалось, в школе Его нет, а дома Он есть.
Оба мои дедушки — Фроим и Аврум, водившие меня в синагогу по еврейским праздникам, утверждали, что наши учителя ошибаются.
Кому верить?
Если верить дедушкам — опять «если»! — то пятерку не получишь и маму вызовут на собеседование с наводящим вопросом: «вы печетесь о правильном развитии вашего малолетнего сына, пуская его в сЫна-гогу?»
Если верить учительнице первого класса «а» 67-й семилетней школы, то это не позволит молиться рядом с дедушками по субботам в нашей квартире на Аудею, 10.
Получается, надо полагаться не на чужое мнение, а убедиться на практике: есть Бог или нет Его. И это опять-таки возможно только сегодня, когда душа товарища Сталина полетит на тот свет, где ее встретит Сам Создатель Вселенной. Почему Он, а не Петр-ключник, либо кто-либо другой, ниже рангом? Это даже не вопрос, а просто ляпсус, или нонсенс, или… еще что-то подобное из книжек «не для детского чтения».
Вспомним, что учили наизусть из гимна и повторим вслух для Бога, чтобы и впрямь не отфутболил на встречу сталинской души какого-то зиц-председателя Седьмого неба. «Нас вырастил Сталин — на верность народу. На труд и на подвиги нас вдохновил». К тому же он генералиссимус, как Суворов. И главный специалист по языкознанию, как Даль. И отец народов, и учитель всего прогрессивного человечества, и лучший друг детей, не считая их родителей — рабочих и крестьян, пожарников и лесников, летчиков и моряков, включая Кожедуба, трижды Героя Советского Союза, и дядю Степу, сигнальщика с линкора «Марат».
Какой же должна быть его душа, чтобы взглянуть на нее и не ослепнуть? На солнечное затмение можно зырить сквозь закопченное стеклышко. А на его душу? Кто подскажет? Не шалопут-пацаненок, разумеется.
На примете у меня в данный момент никого не было, кроме Ады из циркового ансамбля лилипуток под управлением моей тети Фани. И я пошел к ней в гостиницу «Метрополь», хотя в ногах правды нет. Нет и не надо! К тому же ищу не правду, а истину в первой инстанции, что не одно и то же.
Про инстанцию «моя Дюймовочка» поняла сразу. Ей самой приходилось проходить первую инстанцию, когда в ЗАГСе выясняла о процедуре развода со старшим по артистическому званию лилипутом Петечкой. Но про истину, взмывшую на крыльях души к Богу, ничего не уразумела. Однако притом при всем выручить меня согласилась.
Что необходимо для этого? Почти ничего, пару пустяков: проиграть на аккордеоне траурный марш из нашего подвала-штаба и посмотреть на небо, где угрюмо бродят тучи, чтобы между них — там, где сверкает молния, различить нечто яркое, солнечное, воздушное, чего, по рассказам классных наставников из 67-й семилетней школы, не существует в реальности.
В реальности, может, и нет. Но Ада по натуре была сказочной Дюймовочкой. Ей ли не справиться с музыкальным заданием, когда на манеже она «человек-оркестр»?
И справилась, сыграв в своем гостиничном номере, для репетиции, траурный марш. Сыграв с такой щемящей выразительностью, что дежурная по коридору, как я убедился в замочную скважину, замерла у своего стола по стойке «смирно» и не колыхала даже взволнованной под влиянием мелодии грудью.
Такой успех требовал овации. Но у меня было всего две ладони, и я поаплодировал тишком, чтобы не спугнуть скорбную тишину. Однако овацию пообещал девушке, когда соберу весь отряд — Леньку, Жорку, Вовку, Толика на прослушивание ее сольного выступления с траурными звуками.
Все бы хорошо, но одно плохо. В своем номере Ада играла на гостиничном пианино, которое, по известным причинам, в подвал не перетащишь. Сначала обвинят в воровстве, а потом, когда догадаются, что у нас и силенок недостаточно до столь габаритной кражи, припишут хулиганство в общественно-значимом заведении. И первое, и второе в наши планы не входило.
Нужен был аккордеон!
Рабочий инструмент Ады находился в закрытом из-за траура цирке, мой — дома, когда я не ходил с ним на уроки к Доре Цезаревне. До него, упакованного в походном футляре под роялем «Тресселт», было ближе. А от него до подвала, куда я пригласил Аду на гастроли, еще ближе. Так что…
Да, именно так и поступили. Миниатюрную девушку я сопроводил по крутой лесенке в штаб: пусть освоится в незнакомой обстановке. И рванул на этаж за «Велтмейстером», заодно не позабыв прихватить и найденный на чердаке однозарядный револьвер, чтобы «тишком» дать салют.
Кто бы мог заранее предположить, что штабное помещение моего отряда облюбовал для тайных посиделок Леха-крадунист, находящийся, по собственному признанию, в бегах. Бегал бы себе и бегал, когда не сидится на месте за решеткой. Но нет! Совсем наоборот, с одного места отсидки перебрался на другое, прямиком под нашим домом на восемь крутых ступенек. И кукует себе в одиночестве, ждет удачи, которая в гости пожалует.
А вот и она — здрасте!
Удача пожаловала в гости к Лехе в образе и подобии красавицы лилипутки, умеющей срывать аплодисменты даже под куполом цирка, не то, что в каком-то задрипанном погребе, пахнущем прелой картошкой. Правда, Ада, пусть сто раз назовется сказочной принцессой в своей пушистой шубке на кроличьем меху, ему была, честно признаться, до лампочки, которой, к слову, в его распоряжении под землей не имелось. Его интересовали не литературные произведения Андерсена, а денежные знаки, в значении — рубль, три, пять.
— Кошелек или Ада! — сказал он на доступном языке пиратов, когда я спустился в подвал с аккордеоном «Вельтмейстер» на груди. Футляр я оставил под роялем, чтобы домашние ничего не заподозрили, а рукоятку револьвера сжимал в кармане пальто.
Плененная, но отнюдь не связанная по рукам и ногам, принцесса цирка фыркнула:
— Браво! Брависсимо! Что за реплика?! Браво, какой артист в тебе умирает, хотя мозгов ему кот наплакал!
— Заткнись! — погрозил ей кулаком матерый уголовник, не вышедший ростом, чтобы выглядеть на уровне своего возраста. — Не шей мне мокрое дело. Никакой артист тут не умирает. А будешь выступать — твои мозги вышибу.
— Снимай штаны, знакомиться будем! — ядовитая дразнилка разбитных лилипуток, не менее популярная и среди девчонок нашего двора, чуть ли не довела обидчика до помрачения рассудка.
— Я тебе за штаны башку оторву!
— Этого тебе не позволит мой капитан.
— Кто капитан?
— Мой командир!
— Я спрашиваю — кто? — Леха нагнетал воздух парами злости и страха, боясь милиции, где тоже водятся капитаны.
— Фимуля!
— Как капитан? Какой командир?
— Я ему честь отдавала.
— Нашла чем хвастаться! — вздохнул с облегчением. — Лучше бы горсть монет насыпала. Мне деньги нужны.
