Из «женского» блиндажа вышла фигура в шапке-ушанке с опущенными клапанами-ушами, в валенках, в накинутом на плечи полушубке. Направилась в мою сторону. Это была Майя.
— Береги себя, родной мне человек. Уже конец кошмару. Всего день-два осталось. Будь осторожен. Очень прошу, — и ко мне потянулись две руки. Полушубок стал сползать с плеч. Подхватил и прижал его вместе с Майей к себе. Шею мою обхватили ее руки. Мы прильнули друг к другу. Голова ее легла мне на грудь. Приподняла лицо. Шапка упала в снег. Потянулась лицом ко мне. Пригнулся, нашел ее губы, и мы застыли в долгом поцелуе. Затем стал целовать ее глаза, лоб, волосы. Она первой откинула голову, уставилась взором в меня и проговорила:
— Береги себя, богу буду молиться оставить тебя в живых, а сейчас отпусти меня.
Отпустил ее с полушубком, удобнее накинул его на плечи. Достал из снега шапку, отряхнул и надел ей на голову. В это время вышли из блиндажа Джатиев в сопровождении Нины.
— Где водитель?
Я побежал в «мужской» блиндаж и крикнул водителя. За ним вышел доктор Гасан-Заде. Попрощались, и мы уехали в заснеженную ночь, в направлении все раздававшейся канонады.
— Нам бы, коллега, не попасть под шальной снаряд, как я уже попал под пулю.
— От нас это не зависит. Конечно, нежелательно, — нашелся я с ответом.
Он не знает, что я знаю, как он получил ранение. Это было в этой же машине и с этим водителем. Пусть будет, как он хочет.
Я еще был под впечатлением прощания с Майей. Такой теплоты и ласки я от нее не ждал. Был какой-то порыв, всплеск чувств или плохое предчувствие, или сестринская забота, или просто желание о благополучном исходе… Не знаю, но поцелуй? Меня еще никто так не целовал.
Джатиев о чем-то говорил с водителем, и до меня не сразу доходил смысл разговора. Он беспокоился, чтобы не заехали к немцам, спрашивал, уверен ли тот, что попадем на командный пункт бригады? Водитель уверял, что едем правильно, что уже несколько раз там бывал. Местность вокруг хорошо просматривалась, окружало нас много войск, и все это жило, двигалось. Много горело костров, вокруг которых грелись воины. Светомаскировку не соблюдали. Чем дальше ехали, тем плотнее стояли воинские части, военная техника. Много было по пути артиллерийских позиций с пушками разных калибров, зенитных установок. Шел густой снег, порывами проносился сильный ветер. В свете фар различали приметы только что прошедших боев. Шли мимо взорванных и вывороченных оборонительных рубежей, надолбов, капониров, разбитой военной техники, остовов полуразрушенных домов, развалин строений. Шли мимо позиций стреляющих пушек, снаряды которых рвались где-то впереди. Боевые действия все не прекращались. Давно перевалило за полночь, когда подъехали в район, где в одном из подвалов разбитого дома располагался командный пункт бригады. Штаб находился рядом. Окружали нас остовы и коробки разрушенных домов со зловеще зияющими проемами окон и балконов. Много войск, казалось, в беспорядке располагались повсюду, куда только можно приткнуться. И все — на заснеженных улицах, в развалинах, в подвалах.
Водитель повел Джатиева к месту расположения командного пункта и быстро вернулся. Показал мне, где находилась больница, которой накануне овладели воины нашей бригады, и городской вокзал Сталинград-2, который надлежит брать нашей бригаде совместно с другими частями. В этой операции наша танковая бригада будет взаимодействовать с бригадой морских пехотинцев и стрелковой дивизией, вернее, с ее остатками. Все эти части значительно ослаблены прошедшими боями, малочисленны, потеряли много личного состава и техники. Должны были овладеть только вокзалом и за прошедший день не смогли этого сделать. Трудно представить, какое еще сопротивление может оказывать противник. Какое же безумие еще сопротивляться, когда нет никаких шансов у врага на победу. Нет сомнений, что битва за Сталинград заканчивается, зачем еще столько жертв? Как все это жестоко…
К нам подошел Джатиев. Сказал, что доложил о своем прибытии оперативному дежурному, командир бригады занят с командирами танкового полка, батальонов, некоторыми начальниками служб и представителями других частей, с которыми предстоит взаимодействовать при штурме вокзала. Разрабатывают детали штурма. Командующий 64-й армией приказал к утру овладеть вокзалом и очистить его от противника. Джатиев решил посмотреть объединенный медицинский пункт танкового полка и батальонов, развернутый в одном из подвалов, как он сказал, в двух сотнях метров от вокзала.
Водитель знал это место. Машину поставили за стеной полуразрушенного дома, где стояли санитарные и грузовые машины бригады. Водитель по крутой лестнице провел нас в подвал. Там встретился старший врач танкового полка, которого я видел впервые, военфельдшер нашего первого танкового батальона и другие медики.
Освещался подвал одной лампой «летучая мышь» и двумя артиллерийскими гильзами. Перекаленная железная печурка стояла в углу, и груба выходила в одну из отдушин. Кипел чайник с водой. В подвале гулял холод, хотя печка пылала жаром. Отдушины подвала были без стекла, а многие и без рам. Некоторые были забиты фанерой, досками. Сквозило, местами лежал снег. Стояли вдоль стены носилки, некоторые на козлах заменяли перевязочные столы. Два складных столика. Один с медикаментами, другой с перевязочным материалом и мединструментами.
Растворы для перевязок стояли на полу возле печки. Несколько носилок были растянуты между ящиками, на которых разложили шины и перевязочный материал.
Вдоль стен были сложены медицинские ящики, на которых лежали навалом спальные конверты. Так выглядел медицинский пункт. Какой объем помощи может быть оказан в этих условиях? Как дотащить сюда раненых через завалы и эту крутую лестницу? Джатиев стал ругать доктора за такой примитивный вид медицинского пункта. Сказал, что нужно было иметь больше складных столиков, козел, чайников для приготовления чая раненым. Предложил немедленно разобрать завалы и очистить лестницу для удобства спуска и выноса раненых.
Хорошо ругать кого-то с начальствующей высоты. Обеспечил ли их кто всем этим? У них только одна санитарная машина и одна транспортная. И то, что имеют, с трудом перевозят. Обещал прислать транспортные машины для эвакуации раненых и с расстроенным видом ушел, опираясь на палку. Следом вышел и я из подвала, подошел к своей машине, сел рядом с водителем. Он, должно быть, дремал, поднял голову и сказал:
— Скоро начнется штурм. Станет жарко. Нам бы в подвал куда-нибудь или за крепкой стеной. Он и сюда плевать будет минами.
Вокруг шло активное передвижение войск. Устанавливали орудия, минометы. Выкатили зенитную установку и ствол ее направили в сторону вокзала, контуры которого отчетливо проступали во мгле среди других домов.
