С 1 января по 13 мая 1877 года первые главы «Анти-Дюринга» были опубликованы в лейпцигской газете «Форвертс», ставшей официальным органом новой социал-демократической партии. Но поскольку многие партийцы считали профессора Дюринга равным Марксу, против содержания этой публикации выступили многие. Возражения звучали и на партийном съезде, собравшемся снова в Готе в конце мая. Один депутат, некий Юлиус Фальтейх, заявил, что «Маркс, как и Энгельс, хорошо послужили общему делу и, хочется верить, продолжат служить ему в будущем; но то же самое верно для Дюринга. Партия должна использовать таких людей, но спорам профессоров не место в „Форвертс“, их следует вести в научных изданиях». Тогда Август Бебель решил опубликовать конец «Анти-Дюринга» в научном приложении к «Форвертс». Однако в тот самый момент, когда в этом приложении вышли главы о «Философии» и «Политической экономии», Дюринг был изгнан из университета прусской полицией, что сделало его героем в глазах партийцев, а «Форвертс» даже поместила стихи в его честь. Один из сподвижников Дюринга, молодой берлинский социалист Эдуард Бернштейн[56], о котором речь еще впереди, позже напишет: «Вместо боевого клича „Здесь Маркс, там Лассаль'“ в 1875–1876 гг. зародился новый боевой клич: „Здесь Дюринг, там Маркс и Лассаль!“. И моя скромная особа немало способствовала такой перемене». Бернштейн пока еще сторонник Дюринга. Вскоре он перейдет в другой лагерь: станет секретарем Энгельса и даже его душеприказчиком…
Как всегда, Карла больше интересовало то, что происходит в мире, чем внутренние распри социалистической партии Германии: он не верил, что готская партия сможет стать революционной. В особенности его восхищали два важных новшества, позволявших провести индустриализацию двух древнейших областей экономической деятельности, а следовательно, привести их к капитализму — животноводства, которое стало бурно развиваться благодаря перевозке мяса в холодильных камерах на грузовом судне «Фригорифик» из Буэнос-Айреса в Руан (35 тонн мяса), и музыки благодаря фонографу Эдисона. Он также интересовался первыми опытами француза Марселя Депре, читавшего в Консерватории искусств и ремесел лекции, которые показывали, что электрическую энергию вскоре станет возможно передавать на большие расстояния, а следовательно, использовать вдали от места ее производства; Маркс понимал, что это целый переворот в науке, и несколько недель говорил только об этом; будучи болен, он бесился от мысли, что его, наверное, уже не будет в живых, когда эти замечательные возможности осуществятся. Его захватили события в Чикаго, где 1 мая 1877 года произошла всеобщая забастовка профсоюзов Американской федерации труда, потребовавших на деле установить восьмичасовой рабочий день; четыре манифестанта были убиты, пять анархо-синдикалистов казнены. Именно благодаря своей неустанной, всеобъемлющей, восторженной любознательности, всегда готовой принять новое, Маркс был мировым духом.
В том году Жюль Гед вместе с другими изгнанниками получил, наконец, разрешение вернуться во Францию и поселился в Париже. Он, анархист, открыл для себя идеи Маркса благодаря кружку молодых людей, собиравшихся в кафе «Суффло», и немецкому журналисту Карлу Гиршу. Для него это стало откровением. Гед основал первую французскую коммунистическую газету «Эгалите» («Равенство») и просил для нее статьи у Маркса, а также у некоторых старых друзей-анархистов, например у Реклю.
Лонге, Лафарги и Элеонора теперь жили в Лондоне рядом с Женни и Карлом. Ни у кого из дочерей Маркса на тот момент не было детей. В третий раз он решил повезти младшую дочь на воды вместе с Женни, которая как будто была в силах перенести путешествие. Только они выехали в Карлсбад, как вдруг 8 августа 1877 года австрийское правительство известило Маркса о том, что его не пропустят через границу. Тогда он повернул на Нойенар под Кёльном — другой водный курорт.
Осенью он узнал от Элеоноры и Фредерика, что анархисты одиннадцати стран собрались в Вервье под руководством Джеймса Гильома — родившегося в Лондоне жителя Невшателя. Он пришел на смену Бакунину и решительно заявил о своем намерении покончить с самим принципом партии: «Все партии образуют реакционную массу, нужно бороться со всеми ними сразу». Чуть позже, в Генте, тридцать пять делегатов — анархистов, «марксистов» и «самодержавных социалистов» — образовали «всемирный социалистический конгресс» и грызлись в нем друг с другом. Маркс следил за этими «морскими баталиями в стакане воды». «В Гентском конгрессе, по меньшей мере, то хорошо, что Гильом и компания были совершенно оставлены бывшими союзниками», — писал он 27 сентября Зорге, ставшему учителем музыки в Нью-Йорке. 19 октября, в другом письме к Зорге, он в очередной раз раскритиковал тех, что хочет придать социализму более высокий идеальный оборот, то есть заменить материалистическую базу современной мифологией с богинями Справедливостью, Свободой, Равенством и Братством. Он повторил в точности то, о чем говорил еще в 1843 году.
В 1878 году, то есть через семнадцать лет после Лассаля в Германии, Жюль Гед основал первую французскую социалистическую партию — Федерацию социалистических трудящихся Франции, более известную под именем Рабочей партии. В то время как Огюст Ренуар писал «Мулен де ла Галет», Гед предстал перед судом из-за того, что призывал к коллективной апроприации земли и орудий труда; его приговорили к шести месяцам тюрьмы строгого режима, которые он отбывал в тюрьме Сен-Пелажи.
В том году в США, где разразился очередной тяжелый экономический кризис, Дэвид Хьюз изобрел микрофон; в Бостоне начали продавать велосипеды; в Лондоне впервые применили электрическое освещение домов. В Германии Бисмарк, стремившийся к союзу с консерваторами, чтобы преодолеть суровый экономический кризис, наступавший из Америки, обрушился на левых и распустил СДПГ; для социалистов это был тяжелый удар, и в Германии начались демонстрации, чтобы добиться их возвращения на законную политическую сцену.
Это событие, которое в другое время заставило бы Карла по меньшей мере написать мстительную статью, оставило его практически равнодушным: Германия больше не входит в сферу его интересов.
Он пишет, ведь время поджимает! Редактирует второй и третий тома «Капитала». Естественно, как всякий раз, когда нужно закончить произведение, он погружается в бесконечные исследования, боясь, что не прочел какую-нибудь книгу или не ознакомился с важным документом. Чтобы изучить вопрос о земельной ренте, он заинтересовался геологией, агрономией, физиологией растений, теорией удобрения. Чтобы лучше понять древние общества, читает книги Льюиса Генри Моргана, Джона Люббока, Генри Мейна. Изучает сельское общество, которое, на его взгляд, обеспечило успех государственному перевороту Наполеона III и погубило Парижскую коммуну. Он анализирует его идеологию, его влияние на классовую борьбу, все больше приходя к убеждению, что та зависит не только от соотношения экономических сил. Собирает заметки об Индии, статистику по России: базовая структура ее крестьянского общества, «мир», интригует и привлекает его все больше и больше, поскольку она не капиталистическая и не феодальная, а общинная. Значит, она может стать основой для изначального обобществления средств производства. В Лондоне он познакомился с Максимом Ковалевским, рассказавшим ему о разных типах коллективной собственности на землю и о формах общинной жизни, в частности в Средиземноморье. В его исследованиях угадывался путь, ведущий к коммунизму через сельское хозяйство, о котором Маркс до сих пор не думал.
