В шестьдесят девятом году, когда родился Шумахер, случилась анекдотическая история, иллюстрирующая перемены в национальном сознании. В том году проходили выборы, и новому президенту республики задали вопрос: «Любите ли вы Германию?» Он ответил: «Я люблю свою жену, но не люблю эту страну». Даже столь высокопоставленный политик счел необходимым дистанцироваться от национальной идеи.
Очень интересно и то, что, насколько я могу судить, отношение к национальному флагу тоже изменилось, он играет в политической символике уже не такую важную роль. Если вернуться к предвыборной кампании шестидесятых годов, вы не часто встретите этот символ. Только в начале семидесятых он появился вновь как символ политической идентификации.
Все началось в семидесятые годы в осторожных формах и касалось идеала в виде модели либеральной Германии, добившейся экономического успеха, — таков был подтекст новых национальных приоритетов.
В шестидесятые и семидесятые, когда подрастал Шумахер, у нас проходили жаркие дебаты о том, что значит быть немцем, что такое нация. Американцы и британцы этого избежали, потому что у них не было проблем национальной идентификации. Мы пришли к идее патриотизма, как политической ценности, что означает республиканскую конституцию, уважение гражданских прав и так далее. Смысл этих изменений в том, что фраза «немецкая нация» уже не означала именно нацию — доминирующую, воинствующую силу, не признающую демократических ценностей. Это была попытка заново договориться о том, что такое нация.
Михаэль рос в условиях, когда более традиционное понятие нации не имело для него особого значения. Когда он ходил в школу там, в провинции Северный Рейн-Вестфалия, его учителя в известной степени были сформированы под влиянием идей студенческих движений конца шестидесятых. Левых или леволиберальных идей. Тогда было модно скептически относиться к национальным символам. Я, естественно, не утверждаю, что национализма в те времена не было вообще».
Интересно, испытывают ли немцы в глубине души стремление — на межнациональном уровне — быть правильно понятыми, учитывая репутацию, которой немцы отличаются?
«Не думаю, что каждый немец задумывается о чем-то таком, но многие из них — определенно. Нынешнее поколение немцев выросло в условиях, когда система образования не слишком много внимания уделяла национальному самосознанию. Главный упор делается на такие ценности, как терпимость, демократия, права человека и тому подобное. В такой политической культуре рос и Шумахер».
Мы много раз видели и слышали, как Шумахер говорит перед микрофонами и диктофонами — конкретно, но мягко. Теперь вы понимаете, почему он всегда так старательно подбирал слова, откуда черпал мысли и, возможно, почему вел себя именно таким образом. Однако было за этим что-то еще. В ответах Михаэля, казалось, раскрывалось само восприятие вопросов. Как-то Михаэля попросили прокомментировать его поведение, ссылаясь на то, что рейнландцы, как правило, открытые люди, а он кажется замкнутым. «Здоровый скептицизм — главная черта моего характера, — отвечал Шумахер. — Должен признать, что некоторые события в моей жизни усилили это качество. Жизнь в Формуле 1 в этом смысле тоже не прошла бесследно».
Еще один контекст, — и он неразрывно связан с первыми двумя, — место, которое занимает Шумахер в истории гонок Гран-при и, если брать шире, в истории спорта.
О последнем со всей определенностью говорить трудно, потому что нужно учитывать слишком много различных факторов, но мало кто из спортсменов в любом виде спорта мог доминировать на протяжении целой декады, а уже тем более на протяжении такого срока, как это удалось Шумахеру.
Кого в этом смысле можно было бы упомянуть? Гребец Стив Редгрейв — пять олимпийских золотых медалей (1984–2000), Карл Льюис, которого считают лучшим в мире атлетом всех времен, чемпион четырех Олимпиад (1984–1996), Джесси Оуэнс, завоевавший четыре золотые медали на берлинской Олимпиаде 1936 года в течение одной недели. Жокей Билл Шумейкер выиграл 8833 заезда в период с 1949 по 1990 год; Гордон Ричарде выиграл 4000 заездов в период с 1921 по 1954 год; Лестер Пиготт — 5300 гонок с 1948 по 1995 год. Велогонка «Тур де Франс», по всеобщему мнению, тяжелейшее испытание в мире, прославила американца Лэнса Армстронга, одержавшего семь побед подряд — невероятное достижение!
Можно вспомнить Рода Лейвера, Бьерна Борга и Джона Макинроя, а также Роджера Федерера на теннисных кортах. Тайгер Вудс обошел Джека Никлауса по числу побед в турнирах «Мастерс» (18). Можно вспомнить знаменитых боксеров Джо Луиса и Мохаммеда Али…
А есть еще легендарные футболисты — Пеле, Эйсебио, Яшин, Бест. Пловцы Джим Торп и Марк Спитц. Уэйн Гретцки и Владислав Третьяк в хоккее. Джакомо Агостини, Майк Хейлвуд и Валентино Росси в мотогонках и так далее. Поклонники любого вида спорта с легкостью могут продолжить этот ряд…
Но кто бы ни составлял такие списки, на протяжении ближайших пятидесяти лет они должны включать туда и имя Михаэля Шумахера.
Его имя останется в истории гонок Гран-при. Когда Шумахер объявил об окончании своей карьеры, многие заметные в мире Ф1 люди пустились в дискуссию о том, можно ли считать его лучшим гонщиком всех времен. В эту игру тоже может поиграть каждый, и в ней тоже масса вариантов. Единственное, что невозможно оспорить, это статистика успехов. Семь чемпионских титулов снимают все вопросы еще до того, как вы перейдете к числу побед или заработанных очков.
Джеки Стюарт сказал задолго до ухода Шумахера (в 2004 году): «В мои годы автоспорт был очень опасен, а секс — безопасен. За один гоночный уик-энд Михаэль Шумахер допускает больше ошибок, чем любой из известных мне многократных чемпионов мира. Случаи, когда я вылетал с трассы, можно пересчитать по пальцам одной руки, потому что если ты вылетал, то почти наверняка во что-нибудь врезался и травмировал себя, не говоря уже о разбитой машине».
В этом заключается фундаментальная разница между всем тем, что было до середины 1980-х, и тем, что происходило после. В прежние времена машины делали более хрупкими, чтобы они лучше работали на кочках. Гонщики вели себя по отношению к соперникам более корректно — и не только потому, что цена ошибки была слишком высока. Они куда осторожнее обращались со своими машинами, потому что уровень безопасности на трассах был минимальным, а кое-где, вроде Спа, отсутствовал вовсе.
Возьмем случай с Риккардо Палетти. После того как он погиб в Монреале в 1982 году, гонщики не погибали на трассе до 1986 года, когда в Поль Рикар на тестах разбился Элио де Анджелис. После этого смерть обходила Формулу 1 стороной до черного уик-энда в Имоле в 1994 году. В промежутке между 1982-м и 1994 годом пройдены тысячи кругов, произошло множество аварий, в том числе довольно серьезных. Современные технологии оберегают гонщиков от тяжелых травм, а то и от травм вообще. Некоторые гонщики, прежде всего Сенна, вели гонки в силовой манере. Одна из знаменитых аварий (Япония, 1990 год) произошла из-за того, что Айртон, взбешенный несогласием перенести поул-позицию на ту часть трассы, откуда ему больше хотелось стартовать, принял обдуманное решение гнать в первый поворот во весь опор, а там — будь что будет. До середины 1980-х никому и в голову не могло прийти ничего подобного. Это было бы безумием, самоубийством.
