Карин Мюллер
Мутные воды Меконга
Я стояла на тротуаре бок о бок с группой полуобнаженных мужчин, сгребающих гравий лопатами во влажном сайгонском мареве. Их бронзовые тела блестели и были сплошь покрыты синяками от банок — следами применения древнего средства китайской медицины.
Я искала мистера Тама, или Томми, частного гида, которого порекомендовал знакомый моего знакомого, как-то раз посетивший Вьетнам по работе. В последнюю минуту перед поездкой столько дел навалилось, что я кое-как нацарапала на оборотной стороне конверта имя Тама вместе с перечнем невнятных инструкций о том, как найти его в Сайгоне, прежде чем я снова занялась покупкой йода в таблетках и упаковкой подарков ко всем праздникам, которые мне предстояло пропустить.
Теперь же, когда я стояла рядом с картонным прилавком рыбных торговок, глядя, как они лихо оттяпывают лягушачьи головы, Томми казался мне давно потерянным братом. В его руках был ключ к моему тайному путешествию, мечте, заставившей меня проделать путь в полсвета. Я хотела пройти по тропе Хошимина[1] в тысячу миль, преодолев весь путь от Сайгона до Ханоя. Но отыскать Тама вдруг оказалось задачей не менее сложной, чем все, с чем мне еще предстояло столкнуться в последующие дни.
«Найти Гулика — велорикшу, — было нацарапано моим торопливым почерком, — отель „Норфолк“». Мне было сказано, что Гулик знает Тама и проводит меня к его дому. Собравшись с духом, я окунулась в кружащийся водоворот событий.
Коляски с белыми крышами выстроились пикетом у отеля «Норфолк». Учуяв возможный заработок особым шестым чувством, подобно напавшим на след охотничьим псам, водители-велорикши навострили уши. В считаные секунды они подняли крик, расхваливая достоинства неспешной поездки по старому китайскому кварталу, необходимое каждому посещение знаменитого театра в центре и ту духовную пользу, которую принесет зажигание благовоний в далекой пагоде, выстроенной полностью из нефрита. Рваный клочок бумаги у меня в руках резко осадил их. Велорикши стали изучать его, зажав пальцами, покрытыми никотиновыми пятнами, и бормоча себе под нос, пока один, наиболее сообразительный не просиял и не воскликнул: «Гулик!» В одну секунду он извлек убогую коляску, припрятанную за прилавком торговца супом, и, покосившись на швейцара возле отеля, торопливым жестом пригласил меня сесть. Заскрежетав осями и оставляя за собой клочки конского волоса, выпавшие из сиденья, мы тронулись с места.
Каждый закуток, каждый дюйм тротуара вдоль улицы Донхо был оккупирован начинающими предпринимателями обоих полов. Их товар выплескивался на проезжую часть: жареная собачатина, цыплята (живые и мертвые), старые пластиковые ручки, листки бумаги. То и дело попадались блюющие в канаву пьяницы или собаки, с невозмутимым видом нюхающие полусгнивших крыс. Мы постоянно сворачивали и съезжали во все более узкие закоулки, пока не оказались в переулке, который петлял так, что коляске пришлось протискиваться сквозь него, как зубной пасте через отверстие тюбика, заставляя старушек бросаться врассыпную и опрокидывая ветхие алтари в клубах благовонного дыма.
Гулик лежал, растянувшись на двух деревянных койках, и храпел, отсыпаясь после вчерашнего пива. Он неуверенно поднялся на ноги и улыбнулся, продемонстрировав ряд гнилых зубов. Щелкнул выключателем насоса, и застоявшаяся вода из сточной канавы в переулке взвилась по пластиковой трубе, подсоединенной к раковине в общей комнате. Гулик приложил щетку к обломкам зубов, испещренным коричневыми пятнами. Стоя рядом с насосом, я завороженно наблюдала, как цветущая водоросль отделилась от стенки канавы и поплыла ко входному отверстию насоса. Секундная закупорка, короткий всасывающий звук — и она унеслась прочь. Гулик прополоскал рот и поставил щетку в стаканчик — банку из-под кока-колы. Затем он пригласил меня на улицу, к своей ржавой коляске.
Я забралась внутрь и села. Терпеливые старушки все еще подбирали разбросанные нами благовонные палочки. Гулик, как голенастая цапля, уселся на возвышении за моей спиной и заработал коленями, опустив на педали свои ступни в резиновых шлепках.
— Я — человек-пуля, — провозгласил он, проворно вворачивая свою коляску в почти сплошной поток транспорта. — Никто не ездит быстрее, чем Гулик.
Мы с грохотом подкатили к перекрестку, где сливались воедино три транспортных потока, движущихся без всяких правил, где жизнь измерялась на дюймы, а поразительные проявления смелости оставались никем не замеченными. На мгновение мои стопы очутились в решетке едущего навстречу грузовика, затем они выскользнули и разбили яйцо, лежавшее с самого края едущей тележки уличного торговца. Гулик весело засмеялся и ринулся навстречу очередному головокружительному свиданию со смертью, а я втихомолку принялась оттирать желток со своих кроссовок.
Мы свернули на боковую улицу, где играющие дети тут же забыли про мяч и начали тыкать в меня пальцем и что-то выкрикивать. Новость о том, что Гулик везет необычный груз — кого-то высокого и светловолосого, и к тому же женщину, — предваряла наше появление, подобно набегающей волне.
Мы колесили по лабиринту переулков и каналов, пока не оказались в квартале, где жил Там. Он вышел на улицу, чтобы поприветствовать нас. Пряжка на его поясе была расстегнута, а помятое лицо хранило следы послеобеденного сна, но он бодро протянул руку и искренне улыбнулся. Казалось, он рад видеть меня почти так же, как я его.
— Хочу дойти до Ханоя, — выпалила я по-вьетнамски. Соседи уже собрались вокруг нас. — Через центральное нагорье…
Он продолжал улыбаться.
— Нет проблем.
— Вы пойдете со мной?
Его рукопожатие стало заметно медленнее, но потом он снова затряс мою руку:
— Да!
И путешествие началось.
Как видно по карте, путешествие было долгим и местами очень запутанным. Оно началось в Сайгоне, где я познакомилась с Тамом и попросила гидов из Союза коммунистической молодежи сопровождать меня в велопробеге вдоль Меконга, который длился пятнадцать дней. Вернувшись в Сайгон, я нашла попутчика, Джея, парня с Аляски, который ехал на север на мотоцикле. Доехав до Буонметхуота по шоссе № 14, мы свернули на восток, к побережью, и продолжили наш путь в Ханой по шоссе № 1. Оказавшись там, мы автостопом добрались до Шапы; оттуда я отправилась в пеший поход по близлежащим деревням горных племен заоихмонг. Затем мы вернулись в Ханой на поезде и поехали в Нячанг. Оттуда до Сайгона меня подвез Йохан на своем «Минске». Когда нам обоим отказались продлить визу, мы были вынуждены отправиться в Камбоджу.
