— О каких результатах вы говорите, товарищ генерал? — спросил Куманин, — мне ничего не известно…
Климов взглянул на часы.
— У нас мало времени, — сказал он, — мы с тобой заболтались. Какие результаты, спрашиваешь? Результаты для всех очевидны. Американцы тоже увидели тупик, о котором я говорил, но надеялись, что его разрушит огонь первой мировой, а сами проскочат войну по касательной. В конце 20-х они чудом уцелели. То-то у нас радость была — сбываются ленинские прогнозы! Может, оно так бы и случилось, если бы примерно в это время в руки американцев не попал План Николая II. Назовем его так условно, поскольку он был тогда главой государства, где этот план разработали. Я, по правде говоря, до конца не уверен, что его можно было осуществить в России. В Америку же он попал, как зерно в чернозем. Американцам с его помощью удалось устремиться в будущее. Ленин действительно услышал предсмертный хрип капитализма, но не знал, что уже создано лекарство, обеспечивающее капитализму бессмертие. Этим лекарством и был «План Николая II». А мы понеслись по социалистическим рельсам, и уже с конца 70-х годов наш тупик был отчетливо виден руководству, но на этот раз выхода из него никто не предлагал. Выход остался один — тормозить, чтобы не погибнуть под обломками неизбежной катастрофы. Но удар все равно будет сильным, уж больно мы разогнались.
— Товарищ генерал, — воспользовался паузой Куманин, — а вы этот план Николая II видели? Читали?
— Фрагменты в переводе с английского, — ответил Климов. — Где они хранят подлинник, до сих пор неизвестно.
Климов подавил вздох и сказал:
— Ладно. Теперь слушай меня внимательно. Операция закончена. За ее образцовое выполнение приказом председателя КГБ генерала армии Крючкова вам, майор Куманин, присваивается воинское звание подполковника.
Куманин ошалел от неожиданности.
— Служу Советскому Союзу, — промямлил он вставая.
— Служи, — одобрил Климов, — тем более, что осталось совсем недолго. Потому что тем же приказом подполковник Куманин выводится в резерв, т.е. увольняется из органов без права ношения формы одежды, но с сохранением удостоверения и некоторых других льгот, о которых вас ознакомит управление кадров.
Куманин хотел что-то сказать, но Климов оборвал его.
— Вопросов не задавай, — приказал генерал, — обо всем узнаешь в свое время. Мой совет — возьми сейчас отпуск. Погуляй, потом оформишь перевод в резерв. Тебя найдут позднее и скажут, что нужно делать. Теперь возвращайся в Москву. Все.
В сопровождении генерала Куманин прошел по пустынным коридорам особняка к выходу на подъездную галерею. Его машина, вымытая и заправленная, стояла у входа, в ней сидел тот самый капитан-«гаишник».
— Товарищ генерал, — нарушил молчание Куманин, — коль я уже уволен из органов, разрешите мне задать вопрос?
— Задавай, — разрешил Климов, — только не очень сложный.
— Почему вы сегодня в военной форме? — спросил Куманин.
Генерал рассмеялся:
— Я знал, что ты вырядился в форму и решил сделать то же самое, чтобы ты не зазнавался.
Затем наклонился к самому уху Куманина и тихо добавил:
— Мальчик меня достал. «Генерал, — говорит, — хочу, чтобы вы пришли в форме, если вы действительно генерал. Я так хочу». Ну что ты будешь делать? Пришлось переодеться, — и, заметив застывший взгляд Сергея, спросил, — ты слышишь меня?
Климов открыл дверцу машины и обратился к сидящему за рулем капитану:
— Доставите майора в Москву, куда он скажет. Сутки — свободны. — Повернувшись к Сергею, Климов добавил, показывая рукой на воздушную колоннаду галереи:
— Красотища-то какая, Куманин. Все-таки у твоего деда было хороший вкус.
И пошел обратно к массивным дверям.
Все дальнейшее Куманин вспоминает как-то неуверенно, будто все произошло не с ним, а с кем-то другим, причем этот, другой, ничего связного ему рассказать не смог, а сам Куманин, естественно, не мог услышанное точно пересказать.
Капитан, одетый в форму государственного автоинспектора, довез его до дома. Куманин чувствовал себя очень плохо: знобило, тошнило, кружилась голова. В холодильнике, как обычно, было почти пусто, лекарств — никаких. Нашлась бутылка водки, купленная по случаю несостоявшегося дня рождения Степана Агафоновича.
Сергей принял горячий душ, выпил полстакана водки и, прежде чем завалиться спать, решил все-таки дозвониться до отца в Ленинград.
Было около девяти часов вечера. Куманин набрал код Ленинграда и номер телефона 355-99-93. Гудки были длинными, но долго никто не подходил. Наконец, на том конце провода трубку сняли, и глуховатый голос ответил:
— Пост охраны. Младший сержант Капустин.
— Извините, — сказал Куманин. — Вы не могли бы пригласить к телефону Куманина Степана Агафоновича, отставного подполковника. Он, видимо, у вас отдыхает.
Куманин был уверен в том, что отец отдыхает в каком-нибудь закрытом ведомственном санатории. А то, что на вахте стоит «младший сержант», еще более его в этом убедило. Однако его любезный вопрос вызвал у младшего сержанта Капустина непонятный смешок, в котором сквозила примесь замешательства.
— У нас много отдыхающих, — с непонятной для Куманина интонацией ответил охранник. — Куда вы, собственно, звоните?
— Это дом отдыха? — спросил Куманин.
— Да, — засмеялся младший сержант Капустин, — конечно, дом отдыха, самый лучший в мире.
— Так вот, — продолжал настаивать Куманин, — посмотрите, пожалуйста, у вас должен отдыхать Куманин Степан Агафо…
— А давно он здесь прохлаждается? — поинтересовался охранник.
— Две недели уже, — подсказал Куманин.
Это привело младшего сержанта в еще более веселое настроение.
— Знаете, — сказал он, — мы — только охрана. Вам надо позвонить завтра днем, часиков в одиннадцать, когда будет кто-нибудь из администрации. Это надо по регистрационным книгам смотреть. Только хочу предупредить, что по телефону никто вам такой справки не даст. Надо самому приехать. Правда, вы говорите, что он всего две недели у нас, тогда может и найдут. Но по телефону не скажут ничего, и не мечтайте.
Поблагодарив, Куманин повесил трубку. Конечно, в ведомственном доме отдыха не станут по телефону, неизвестно кому, раскрывать фамилии своих постояльцев. Наверное, и на территорию не пускают. Мог бы и сам догадаться.
Но Сергею хотелось побыстрее сообщить отцу, что он разыскал деда, да еще при столь драматических обстоятельствах. И он решил отправиться в Ленинград.
Ночью его бил озноб, были позывы к рвоте. Утром вроде полегчало. Но, выйдя из дома, Куманин почувствовал такое головокружение, что даже не решился сесть за руль и отправился на Лубянку троллейбусом.
