отец служил при русской миссии. Роман Федора Ивановича и Элеоноры был стремительным, брак — тайным. Супруги скрывали свои отношения два года. Потом Тютчев возил жену в Россию, представлял своим родителям. У них родились еще две дочери. Но семейная жизнь Тютчевых вовсе не идиллия поэта и музы, а постоянная борьба за средства существования во все увеличивающейся семье. Борьба, которую по большей части вела Элеонора.
В 1833 г. произошло еще одно событие: Тютчев познакомился с баронессой Эрнестиной Дернберг, урожденной фон Пфеффель. Она царственно красива. И они полюбили друг друга. Узнав правду об измене мужа, Элеонора пыталась покончить с собой, несколько раз ножом ударила себя в живот, но ранения оказались нетяжелыми, и тогда она выжила.
В 1837 г. семья уезжает в Россию. Здесь Тютчев вскоре получил новое назначение и отправился в Турин. Элеонора с детьми последовала за ним. Она должна была добраться на пароходе до Любека, а оттуда на экипаже до Турина. Но внезапно на корабле начался пожар. Элеоноре удалось спастись и спасти детей, но пережитые испуг и нервное напряжение окончательно подорвали ее силы. Еще из Мюнхена, в апреле 1837 г., Тютчев писал родителям: «Эта слабая женщина обладает силой духа, соизмеримой разве только с нежностью, заключенной в ее сердце. У меня есть свои причины так говорить. Один Бог, создавший ее, ведает, сколько мужества скрыто в этой душе. Но я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня. Я могу сказать, уверившись в этом на опыте, что за одиннадцать лет не было ни одного дня в ее жизни, когда ради моего благополучия она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня. Это способность очень редкая и очень возвышенная, когда это не фраза».
Теперь же Элеонора буквально сгорела от чахотки и умерла в 28 августа 1838 г. За ночь, проведенную с умирающей, Тютчев поседел.
Разумеется, последние пять лет были очень тяжелыми как для нее, так и для ее мужа. Тютчев не охладел к жене, продолжал ее любить, переживал ту боль, которую причинил ей, но порвать с Эрнестиной не мог. Они обвенчались меньше чем через год после смерти Элеоноры 7 июля 1839 г. в Берне и не расставались до самой смерти Тютчева. Но еще долго он писал стихи мертвой Элеоноре.
В Германии прошли детство и юность дочерей Тютчева, здесь же они получили образование в Мюнхенском королевском институте. В Россию Анна приехала, лишь когда ей исполнилось 18 лет.
Тютчеву так и не удалось сделать серьезной карьеры, в политике он прославился в основном своими остротами, сатирами и панегириками по поводу тех или иных событий. А свою гениальную лирическую поэзию он никогда не рассматривал как возможный источник дохода. Он был небогат и многодетен, женат во второй раз, имел уже несколько внебрачных детей, и поэтому воспользовался своими связями, чтобы устроить фрейлинами во дворец трех дочерей от первого брака — Анну, Дарью и Екатерину. Эта должность не только давала им пропитание и крышу над головой, но и возможность жить в столице, а не в захолустном Овструге, в Орловской губернии, быть в высшем свете, пользоваться покровительством императорской семьи и в конце концов — удачно выти замуж. Сначала в Зимний дворец отправилась только Анна, Дарья и Екатерина еще слишком молоды. Они несколько лет провели в Смольном институте, и лишь потом присоединились к сестре.
Анна же поселилась в так называемом фрейлинском коридоре, только что заново отделанном после пожара в Зимнем дворце. В одном из писем сыну, написанном в 1838 г., Николай рассказывает, как осматривал дворец после пожара и, в частности, «фрейлинский коридор, который обратился в прекраснейшую светлую широкую галерею». А сама Тютчева записывает в дневнике 13 января 1853 г.: «С утра я переехала в Зимний дворец и могу сказать, как в песенке:
Je loge, au quatrieme ectage,
C’est la que fi nit l’escalier [48].
Впрочем, я разделяю эту участь со всеми обитательницами фрейлинского коридора. Утро я провела за устройством своего хозяйства. Добрейшая Лиза Карамзина привезла мне красивый чайный сервиз и самовар, который будет товарищем моих одиноких чаепитий. Не могу скрыть, что в первый раз, когда я пила чай в своем новом помещении, мне стало так грустно и так одиноко, что я горько заплакала. Вечером я в первый раз была призвана к исполнению своих обязанностей при цесаревне и должна была сопровождать ее в театр. Это происходило совершенно иначе, чем я себе представляла. Я думала, что царская семья всегда торжественно восседает в большой императорской ложе, и была очень удивлена, когда меня ввели в маленькую литерную ложу у самой сцены, в одном ряду с ложами бенуара… Цесаревна выказывала мне необычайную доброту, преисполнившую мое сердце благодарностью. Она выразила желание, чтобы я не ездила в свет, иначе как сопровождая ее, в остальное же время держалась бы только своих близких знакомых».
А позже в мемуарах расскажет: «Цесаревна приказала мне переселиться во дворец во вторник 13 января, чтобы мне не пришлось приступить к своим обязанностям в понедельник, который считается тяжелым днем. В то время фрейлинский коридор был очень населен. При императрице Александре Федоровне состояло двенадцать фрейлин, что значительно превышало штатное число их. Некоторых из них выбрала сама императрица, других по своей доброте она позволила навязать себе, так что фрейлинский коридор походил на благотворительное учреждение для нуждающихся бедных и благородных девиц, родители которых переложили свое попечение о дочерях на Императорский двор».
Что же она видит со своего четвертого этажа?
В Смольном институте принято «обожать» учителей-мужчин, хорошеньких классных дам, учениц старших классов, пепеньерок и… портреты императора или великих князей, висящие в актовом зале. Став фрейлинами, вчерашние институтки начинали обожать своих патронесс и членов царской семьи. Анна Тютчева выросла за границей и была свободна от этой традиции, тем не менее она быстро попала под обаяние Марии Александровны. 21 января она пишет: «Вот уже 10 дней, как я состою при Дворе и нахожусь при исполнении своих новых обязанностей. Когда прошел первый момент возбуждения, я почувствовала себя очень грустной и одинокой. Я живу как во сне, среди нового для меня мира и незнакомых мне людей, живу только внешней и поверхностной стороной своего существа, и где мое настоящее “я” — я не знаю. Цесаревна мне очень нравится, она держит себя с большим достоинством, очень замкнута, очень величественна; проникнута сознанием своего положения и в то же время очень добра
