Было бы ошибкой воспринимать всеобщую мобилизацию всех слоев населения согласно обычному плану как просто подготовку к войне. Важен не результат, а сам факт мобилизации всей скрытой энергии, подчинение каждого человека и всех сфер жизни общему плану. Даже если бы были устранены элементы демагогии и истерии, осталась бы система полной механистичности мира людей. Что выделило бы ее из политического планирования ради благосостояния общества? Только фикции субъективных побуждений. Действительность осталась бы такой же суровой и безжалостной.
Опасность, нависшая надо всем цивилизованным миром, в том, что ему придется мобилизовать все свои силы, чтобы выйти из мирового кризиса, а механизм этой мобилизации способен выйти из-под контроля и действовать в своих собственных целях, подчиняя жизнь своей власти. Административный аппарат имеет тенденцию становиться для самого себя законом, действовать согласно своим собственным замыслам и, более того, наделять себя безграничной властью абсолютизма.
Ни один из этих вопросов, которыми мы так мало интересовались в Германии десять лет назад, и поныне не утратил своей важности. Эти вопросы попадают теперь в поле зрения великих западных демократий. Неужели, например, экономическая система, основанная на конкуренции, настолько расстроилась и скомпрометировала себя, что ничто не может занять ее место, кроме всеобщего планирования, контроля за выпуском и потреблением продукции, независимо от рыночного механизма? Неужели может выглядеть рациональной система, где происходит нормирование продуктов, основанное не на совокупности индивидуальных запросов миллионов людей, а на количестве, установленном согласно программе, определенной отнюдь не экономическими соображениями? Десять лет назад мы думали, что можно взять курс, в котором преимущества плановой экономики могли быть объединены с преимуществами системы свободной конкуренции. То, что случилось — было первым разоблачением слабости обеих сторон, а затем последовала победа тотального планирования.
Мы полагались на элементы самоуправления и вообразили, что сможем достичь порядка, в котором организации торговли и промышленности, а также социальные службы могут развиваться как независимые корпорации. Мы думали, что сможем распространить элементы автономии на институты интеллектуальной жизни и создать что-то вроде коллективного государства. Но разве могло существовать самоуправление в эпоху механизации? Разве это не одна из характернейших черт нашей новой действительности, что органы самоуправления становятся просто препятствием на пути?
Бюрократия в наши дни считается неизбежным следствием машинного века. Но самая наихудшая черта бюрократии — это устранение личной ответственности. Это парализует важные достижения, полученные за счет перенесения принципов работы машины на административную деятельность. Опасным элементом во всех административных органах является уклонение от ответственности. Тем самым освобождается место для соблазна совершать такие действия, за которые ни один человек не решился бы нести ответственность. Ведомство, благодаря своей безликости, готово одобрять самый аморальный поступок. Возможность найти защиту за административным забором позволила терроризму разрастись до огромных размеров во всех тоталитарных странах.
Таким образом, очень трудно избежать дороги, ведущей к абсолютизму и бюрократизации, как и путей экономического и социального планирования.
Вернемся снова в Лондон, в сердце мира. Мы сразу окунаемся в привычную атмосферу. Только что была объявлена воздушная тревога. Не успели мы отъехать от аэродрома, как последовала новая. Некоторые летчики готовились к старту. Один самолет совершал посадку. Прошло новое массовое разрушение. Свернув на свою улицу я затаил дыхание: а стоит ли еще наш дом? Проезжая знакомые места, я был поражен большим объемом восстановительных работ среди новых разрушений. Несмотря на забитые досками окна, снова открывались магазины. Никто не сдавался.
Снова чувствовалось напряжение, ощущалось, что ты втянут в эту суровую жизнь, в это испытание, которое придавало значимость любым мелочам, измученной, но полной решимости и энергии, созидательности. Мы утратили понятие безопасности. Сегодня мы просто жертвы неопределенности, как это было в легендарном прошлом, где смерть всегда ходила рядом.
В Кенсингтонских садах жгут листья. Дым обволакивает почти что голые деревья, распространяя едкий здоровый запах. Кое-где еще можно посидеть на лавочках, погреться на солнце, но как только стемнеет, мы снова на борту "Мейфлауэра", среди знакомых лиц. Человечество в пути, оно совершает большой переход, как говорил Сматс.
Но как нашему кораблю проскочить между хаосом и тиранией, между этими Сциллой и Харибдой?
Тем, кто в пути, предстоит долгое и трудное путешествие. Они настолько слабы, что поддаются искушению сбросить свое снаряжение. Каждым, кто подвергается всем этим испытаниям, постепенно овладевает желание начать все заново. Я полагаю, что усталость и отвращение к цивилизации, которые лежат в основе нового варварства, могут быть охарактеризованы точнее, чем просто результат учения беспринципных демагогов. Не только доктринеры отвергли целый ряд традиций для того, чтобы плести сеть своих радикальных утопий, похожую на паутину над бездной. Целые нации начинают воспринимать цивилизацию как тяжелую обузу и отказываются нести дальше груз своей многовековой истории.
Одна из составляющих этого груза — демократия. Некоторые хотят избавиться от нее, потому что она препятствует началу их карьеры; другие, потому что она не предоставляет им необходимой защиты от обрушившегося на них хаоса. В среде обеих этих групп есть тс, кто открыто проявляет свое отвращение к демократии и тс, кто считает, что лучше всего поддерживать, по крайней мере, видимость демократии для успокоения души.
В сущности, большинство сторонников демократии, которые действительно имеют дело с политической реальностью, а не просто выступают на собраниях или пишут статьи, не были убеждены в последней возможности сохранить целостность хрупких и грандиозных форм демократической жизни перед атаками масс и нового радикализма. Они ищут малейшую возможность заимствовать у своих противников политические идеи и методы. В душе они сами страстно желают избавиться от надоедливой обузы — трудностей демократизма, чтобы быть способными быстро, как того требуют обстоятельства, справиться с насущными политическими проблемами, не сковывая свои действия партийной борьбой.
