«Нация — в основе 100 миллионов русских, — записал в эти дни Вишневский, — обрела себя, воскресила многие традиции, слив с ними новый опыт, новую, советскую организационную и техническую школу. Русская прежняя хватка, сметка, храбрость и выносливость сочетались с городским техническим опытом, с героической, дерзающей манерой большевизма, с грамотностью, культурностью и идейной устремленностью масс, с бытовой привычкой к коллективному подвигу и труду».
В самые невыносимые, в самые тяжкие дни войны, веря в окончательную победу и мечтая о мире, Всеволод Вишневский видел себя в тихое, послевоенное утро в штатском сером костюме. И он действительно надел серый костюм. Но, хотя пушки грохотать перестали, Вишневский и в мирной одежде призван был продолжать бой за торжество справедливости, правосудия.
Да, это было закономерно и логично, что в ноябре 1946 года он прибыл в Нюрнберг в качестве специального корреспондента «Правды» и явился свидетелем того, как Международный военный трибунал на протяжении почти полугода рассматривал кровавые злодеяния фашистов — документы, за которыми миллионы погубленных человеческих жизней, море слез, крови, страданий.
В Вишневском снова заговорил политик и исследователь, справедливо считающий своей задачей «научный, систематический анализ национал-социализма — современного капиталистического „модерна“ в немецком обличий». Выполнить такую задачу одному ему, конечно, не под силу: ведь представлено огромное количество материалов политического, военного, экономического и социального характера. Вишневский ходит и на дополнительные допросы (начальника штаба Гиммлера, начальника управления формирований и других), наблюдает, записывает. Военные преступники вызывают у него и ненависть, и отвращение, и омерзение, и непонимание: «странные люди — без сердца, без жалости, с непомерными внеморальными целями и идеями…»
Гневные, политически острые, написанные с большой аналитической и художественной силой очерки и статьи Вишневского (в «Правде» и других газетах их было напечатано свыше 20) освещают ход и обстоятельства руда над палачами и военными преступниками. Но и журналистскому слову не все подвластно. После показа фильма о фашистских концлагерях зал четверть часа не мог прийти в себя — так был ошеломлен увиденным. Этого не смогли бы выразить даже Данте и Шекспир, замечает Вишневский.
Вот Геринг, который пробует казаться бодрым и уверенным; Розенберг, исподлобья рассматривающий русских; лжец и грабитель наших ценностей Риббентроп сидит окаменело. А вот тусклое лицо Гесса, симулировавшего выпадение памяти, оно отталкивающе уродливо, по-обезьяньи выпуклые надбровные дуги, провалившиеся щеки с темной щетиной, запавшие, угрюмо-мрачные глаза…
Вишневский дает галерею памфлетов (публиковались в «Правде» под рубрикой «Их портреты») на главных преступников — Геринга, Гесса, Риббентропа, Розенберга, Йодля, Франка и других. «С расстояния в десять шагов мы наблюдаем, записываем и зарисовываем Геринга. Эта бестия пытается и тут играть роль „премьера“. Он шлет кому-то улыбки, вертит плечами и животом, жестикулирует руками…» Автор показывает, как, какими путями и средствами сделал он карьеру — от платного агента фирмы «Баварские моторостроительные заводы» до миллиардера, скупающего и грабящего целые отрасли индустрии Европы. И даже здесь, в непривычном для него сатирическом жанре, Вишневский не отказывается от своего излюбленного приема — прямого обращения к аудитории: «Этот толстый, разбухший авантюрист, палач-садист, взяточник, делец, развратник бросил на СССР свою авиацию. Все, кто помнит воздушные тревоги, бомбежки, кровь и муки, потери близких, любимых, дорогих, — смотрите здесь на Геринга. Это он сидит в Нюрнберге на скамье подсудимых — чудовищный авантюрист, преступник, сверхубийца».
На пленуме Союза писателей, который состоялся в мае 1945 года, Всеволод Витальевич поделился с присутствующими мыслью, владевшей им еще в годы войны: литературе кровно необходим приток свежих сил. Сколько людей вело дневники, писало рассказы, стихи! Такие, пока неизвестные авторы есть. Надо найти, помочь им развить свои способности, обрести себя в литературе.
Заявление не было декларацией. Как-то в журнал «Знамя» пришли стихи женщины-врача Галины Волянской. Их прочли в редакции, они понравились Тихонову и Вишневскому. В далекий кабардинский городок Долинск, где Волянская работала в госпитале, полетели письма: подбадривающее — от поэта; деловое, без особых эмоций, — от главного редактора: «Будем печатать все сразу, без поправок. Сообщите сведения о себе. Напишите, куда выслать гонорар».
Стихи увидели свет, но Всеволод Витальевич на том не успокоился и решил помочь талантливому автору перебраться в Москву.
Вот какой запомнилась Галине Волянской встреча с Вишневским в редакции «Знамени»:
«Много людей, незнакомых, с любопытными глазами. Среди них один — плотный, мускулистый, с упрямым наклоном крупной головы. В широком лице с глубоко посаженными глазами и „медвежатинка“, и доброта, и упорство, и почти ребяческая мягкость. Я узнала его не столько по портретам, сколько по ощущению какого-то приближающегося ко мне заряда излучаемой энергии. Я помню наш первый разговор. Он буравил меня взглядом и говорил отрывочно, требовательно…
Чем больше слушала я его, тем яснее мне становилось, что он подобен горнилу, в котором идет непрерывное кипение общенародных чувств, помыслов, стремлений…»
В человеческом общении Вишневский всегда старался понять другого, помочь сделать выбор или поддержать в решающие минуты жизни. Врач Волянская на самом деле стала хотя и не поэтом, но известным советским прозаиком Галиной Николаевой и уже в зрелом возрасте могла с полным правом заявить: «Мне кажется и примечательным и поучительным то по-горьковски горячее, деловое участие, с которым отнесся Вишневский к судьбе никому не известного автора нескольких стихотворений, без такого участия я не стала бы писателем, как не стали бы и многие другие, подобные мне».
Конечно, по первым опытам не всегда можно определить писательское дарование. Однако в отношении к молодым Вишневский отличался особым терпением и доброжелательностью. Не упустить, не потерять талант — эта мысль более всего заботила его в редакторской работе.
А сейчас он ждет урожайных в литературе лет. Люди приходят с войны и приносят много нового, свежего, самобытного, порой удивительного. «Писатели, литераторы современности, — убежден Вишневский, — должны принести читателям СССР и остального мира самые ценные, точные, выверенные, правдивые до предела слова о России, о войне, о народе, о его сокровенном, явном и потаенном, о его нравах, языке, о его думах, чувствах».
