class="empty-line"/>
26 апреля 1910 года
Отвечаю на Ваше благожелательное письмо от 22 апреля. Не знаю, принимать ли его как невольный или как искусный комплимент мне. Цитирую из Вашего письма: «Он физически не был в состоянии защищать себя. Он пал духом, его воля к действию парализована неимоверным перенапряжением, способность оценивать, анализировать, выбирать и сопоставлять погребена под всепоглощающим сознанием потери».
Это и еще многое из вашего письма доказывает, что мне действительно удалось показать неизбежность его гибели. По отношению к Мартину Идену я поступил не более по-предательски, чем поступает жизнь со многими людьми. Вы неоднократно указываете, где я был несправедлив с Мартином Иденом, «пичкая его только что пробудившееся сознание абстракциями, которые его неотшлифованный ум не в состоянии усвоить». Согласен, но не забывайте, что это мой Мартин Иден и что я создал его именно таким, и никаким другим. А раз так, то его безвременный конец объяснен и оправдан. Запомните, это мой Мартин Иден, и он сделан именно таким. Вы, конечно, создали бы Мартина Идена совсем иным. Мне кажется, что разногласия между нами заключаются в том, что Вы смешиваете моего Мартина Идена с Вашим Мартином Иденом.
Вы пишете: «Эгоистичный индивидуализм Мартина Идена кажется мне незрелостью, следствием привычек его ранней юности — как отсутствие перспективы, которую создадут время и расширяющийся кругозор». И вы жалуетесь на то, что он погиб. Вы считаете, что, дай я ему возможность жить, он бы выбрался из трясины уныния. Я позволю себе прибегнуть к сравнению, которое Вам, вероятно, не понравится: предположим, что прекрасного, как Адонис, юношу, который не умел плавать, бросили бы в глубокое место, он начал бы тонуть. Вы кричите: «Дайте молодому человеку научиться плавать, пока он тонет, и он не утонет, а невредимым выберется на берег». И, как ни странно, если вернуться к нашей основной теме, Вы сами же четко и ясно изложили причины, объясняющие, почему Мартин Иден не умел плавать и вынужден был утонуть.
Вы утверждаете, будто я доказываю, что любовь обманула и предала Мартина Идена, тогда как и Вам и мне известно, что так не бывает. Наоборот, все, что я знаю о любви, убеждает меня в том, что Мартин Иден, влюбившись в Руфь, испытал первую большую искреннюю любовь и что не он один, а бесчисленные миллионы людей обманывались точно так же. Однако Вы несправедливы, утверждая это и делая решительное обобщение, будто я отрицаю всякую любовь и величие всякой любви.
Спорить таким образом можно до бесконечности. Но я думаю, что мы расходимся не столько из-за Мартина Идена, сколько из-за различия наших представлений о жизни. Ваша натура и Ваше восприятие ведут Вас одним путем, а мои — другим. Я думаю, в этом и заключено объяснение нашего расхождения.
С благодарностью за Ваше доброжелательное письмо
Искренне Ваш
Конец 1910 года
Отвечаю на Ваше недавнее письмо без даты и прилагаю рукопись. Прежде всего позвольте сказать, что мне как психологу и человеку, много испытавшему на своем веку, понравились психологизм и идея Вашего рассказа. Но, честно и откровенно говоря, его литературные достоинства мне особого удовольствия не доставили. Хотя бы потому, что он их практически лишен. Если Вам есть что сказать другим, это еще не освобождает Вас от обязанности приложить все усилия к тому, чтобы изложить Ваш материал наилучшим образом и в наилучшей форме. А этим-то Вы полностью пренебрегли.
Повторяю: можно ли ожидать от двадцатилетнего, не обладающего опытом юноши, чтобы он знал, какую форму и каким образом следует ему придать своему произведению. Боже мой! Молодой человек! Вам потребовалось бы лет пять, чтобы из подмастерья стать хорошим кузнецом. Посмеете ли Вы утверждать, что потратили не пять лет, но хотя бы пять месяцев непрерывного труда на изучение приемов работы профессионального писателя, продающего свои произведения в журналы и получающего за это гонорар? Конечно, нет. Ничего подобного Вы не делали. И ведь Вы могли бы рассуждать, что преуспевающие писатели зарабатывают такие большие деньги, потому что лишь очень немногие из тех, кто хочет писать, становятся настоящими писателями. Если требуется пять лет работы для того, чтобы стать хорошим кузнецом, то сколько же лет работы — и работы интенсивной, по девятнадцати часов в сутки, так что один год превращается в пять, — сколько лет такого труда на изучение приемов и форм искусства и ремесла надо потратить человеку, обладающему природным талантом и имеющему что сказать, чтобы достичь такого положения в литературном мире, когда он будет получать по тысяче долларов в неделю?
Вероятно, вы поняли, о чем я говорю? Человек, который впряжется в работу для того, чтобы стать светилом и получать по тысяче долларов в неделю, должен соответственно и работать упорнее, чем тот, кто собирается стать светлячком и получать двадцать долларов в неделю. На свете больше преуспевающих кузнецов, чем преуспевающих писателей, только потому, что кузнецом стать гораздо легче, чем преуспевающим писателем, и для этого не требуется такой упорной работы.
Не может быть, чтобы Вы в свои двадцать лет успели проделать всю ту работу, которая давала бы Вам право на успех. Вы еще не стали даже подмастерьем. Доказательством служит то, что Вы дерзнули написать «Дневник того, кто должен умереть». Если б Вы изучили то, что печатается в журналах, Вы увидели бы, что Ваш рассказ принадлежит к типу вещей, которые никогда там не печатаются. Если Вы собираетесь писать ради успеха и денег, Вы должны поставлять на рынок вещи, пользующиеся спросом. Ваш рассказ не имеет рыночной стоимости. Если бы Вы просидели десяток вечеров в читальне и почитали бы рассказы в последних номерах литературных журналов, вы знали бы, что Ваш рассказ рыночной стоимости не имеет.
Есть только один способ начать — это начать. Начать с упорной работы, терпеливо приготовившись ко всем разочарованиям, которые пережил Мартин Иден, прежде чем добился успеха, которые
