Серая громада графского жилища произвела на Авантюриста удручающее впечатление; по его мнению, она более напоминала тюрьму, нежели приют отдохновения. Ему показалось, что жизнь в таком замке равносильна заточению. Поэтому в гостях у графа он не задержался и отправился в Дрезден, где, как это уже случалось, поссорился с братом Джованни и вернулся в Вену. В Вене его ждало письмо от Франчески. «Милый мой любимый друг, — писала она, — как могу, выражаю вам свою признательность, ибо никого другого кроме вас у меня на свете нет». Как всегда, подробно излагая ему домашние новости, она поведала ему о болезни брата и попросила прислать немного денег, ибо на докторов сильно поиздержалась: «Желаю вам счастья и довольства. А коли появятся у вас деньги, помогите чем можете, ибо пребываем мы все в большой нужде, а обратиться у меня кроме вас не к кому». Время от времени Казанова действительно посылал Франческе кое-какие крохи, однако сейчас он не мог дать ей ни гроша; положение его было таково, что ежели бы не помощь посланника, то ему пришлось бы ночевать на улице. Фоскарини взял его на должность посольского секретаря, доверив ему разборку поступавших депеш. Жалованье было не велико, зато пища и кров предоставлялись бесплатно. Еще Авантюрист подрабатывал чичисбеем у некой дамы преклонных лет, однако поприща сего стыдился и делал это втайне. Не теряя надежды вновь заслужить прощение, Казанова написал несколько памфлетов против врагов Республики, а когда стал назревать дипломатический скандал, выступил в защиту Фоскарини. Время от времени он отсылал статьи в издававшийся в Триесте альманах «Обозреватель», за что, видимо, получал вознаграждение не только моральное, но и материальное.
Посольская работа была монотонной, но спокойной, Казанову она устраивала. Но вскоре жизнь его круто изменилась. В апреле скончался Фоскарини. В отчаянии Авантюрист решил удалиться от мира в монастырь; двадцать пять лет назад, в Швейцарии, его уже посещало подобное желание. Но ни тогда, ни теперь призвания к монашескому служению он не чувствовал, просто решил поддаться минутному порыву. Один из друзей напомнил ему пословицу: «Ряса не делает монаха монахом», чтобы стать отшельником, требуется «кое-что другое», а этого «другого» у него никогда не было, и он это понимал. В который раз брошенный в закрытом теперь для него мире, он вспомнил о графе Вальдштейне и отправился к нему в Теплице. Из Теплице вместе с графом Казанова поехал в Дукс.
БИБЛИОТЕКАРЬ ГРАФА ВАЛЬДШТЕЙНА. ЛЕГЕНДА О КАЗАНОВЕ, НАПИСАННАЯ ИМ САМИМ
Как и в первое свое посещение, вид замка удручил Казанову. Не умея видеть красоту в природе, он остался равнодушен к прекрасному парку, окружавшему серое строение, к радужным листьям, кружившимся в погожий день в золотистом сентябрьском воздухе. Для Казановы осень была предвестником зимы, холодной и безрадостной. Выросший под ослепительным солнцем Италии, под плеск переливчатых волн голубой венецианской лагуны, он не любил сырость, дожди и холод. Приезжая в замок, граф устраивал приемы, охоту, выезды и празднества, держал стол, но когда он уезжал, жизнь в замке замирала. Однако наезды его были редки, он предпочитал шумное веселье больших городов: Парижа, Лондона, Вены… Казанова был бы рад составить ему компанию, но он был стар, без средств, без крыши над головой и без надежды обрести все это в ином месте. Устав стучаться в закрытые двери, он остался в Дуксе. Жизнь во всех ее проявлениях более его не радовала, из блистательного собеседника, завораживавшего всех своими искрометными речами, он превращался в занудливого резонера, живущего воспоминаниями о былом. Настоящее от него отвернулось, и в отместку он тоже не желал его замечать.
Граф сделал его хранителем своей обширной — более сорока тысяч томов — библиотеки, отвел самую удобную комнату в замке, назначил стол и приказал слугам почтительно исполнять любое повеление Казановы. Сделав надлежащие распоряжения, граф тепло простился с новым хранителем книжной премудрости и уехал. Казанова остался в одиночестве, сером, унылом, плотно окутавшем его со всех сторон словно могильный саван. Никогда, даже в Пьомби, Казанова не чувствовал себя таким одиноким. Актер, драматург и режиссер пьесы под названием «Моя жизнь», он не мог обходиться без зрителей — без них театр мертв.
Возможно, пребывание в Дуксе было бы почти сносным, ежели бы прислуга, объединившись, не ополчилась против него. Главными ненавистниками Казановы стали мажордом Фельткирхнер, грубый солдафон с тощей перекошенной физиономией, и его закадычный дружок, кучер Видерхольт, обладатель еще более омерзительной рожи, нагло утверждавший, что происхождение имеет благородное, хотя на деле был полным ничтожеством. Эти два субъекта более всех старались досадить Казанове и сделать его и без того невеселую жизнь совершенно невыносимой. Средства, выбираемые ими, были самыми что ни на есть подлыми и бесчестными. Более всех ярился Фельткирхнер, приставленный графом прислуживать Казанове. Он почитал библиотекаря бесполезным нахлебником и не желал мириться с теми привилегиями, коими наделил его граф.
Джакомо изо всех сил пытался избегать мажордома, с утра уходил в библиотеку или закрывался у себя в кабинете, где занимался каталогизацией книг, читал или писал. Штудии помогали ему забыть грубости и унижения, коими подвергал его Фельткирхнер и его клевреты. В библиотеке Вальдштейна были все любимые Казановой классики: Гомер, Сенека, Гораций, равно как и его излюбленный Ариосто, которого, впрочем, читать ему не требовалось, ибо он знал его наизусть и мог в любой миг продекламировать любую строфу из «Неистового Роланда». Еще одним утешением служили письма — те, что приходили, и те, что он писал сам. Его письма были длинными, на одно письмо иногда уходил целый день. В них он подробно описывал свое здоровье, жаловался на мерзкую погоду, рассказывал о книгах, которые читал и которые намеревался прочесть, делился своими планами написать о том или об этом, с гневом обрушивался на Фельткирхнера и беспрестанно вспоминал о днях своей юности и о молодых своих проделках.
Между тем Фельткирхнер делал все, чтобы настроить против Казановы не только слуг в замке, но и всю округу. Так, он обвинил библиотекаря в том, что тот соблазнил двадцатилетнюю дочь привратника Анну Доротею Клеер, и Казанова не только опроверг эту чудовищную клевету, но и выяснил, кто отец будущего ребенка. Им оказался проживающий неподалеку художник Шетнер. Когда Казанова вместе с родными девицы явился к нему, молодой человек повинился и через неделю женился на Анне Доротее. Впрочем, не все казановисты принимают эту версию, некоторые считают, что прав был мажордом и отцом будущего ребенка действительно был Казанова, к которому она по утрам приходила убирать в комнате. В драме Марины Цветаевой «Феникс», посвященной последним годам жизни Соблазнителя, выведен образ юной рыжеволосой красавицы, являющейся к старцу Казанове. В ряде драм, посвященных последним годам младшего современника Казановы, маркиза де Сада, проведенным им в больнице для умалишенных, тоже присутствует образ юной дочери надзирателя, регулярно посещающей узника-пациента и являющейся для него единственной отрадой. Может быть, Анна Доротея — тоже образ, сотканный из сплетен и стремления Соблазнителя, еще не забывшего свои подвиги на амурном поприще, обзавестись послушной и нетребовательной любовницей. Принимая во внимание возраст Соблазнителя, его сильно пошатнувшееся здоровье и любовную немощь, первая версия кажется предпочтительнее. Тем более что за долгую карьеру Любовника Казанова обучился искусству любви без последствий и, если бы и попытался обольстить наивную девицу, вряд ли допустил бы, чтобы дело зашло так далеко. Дукс — маленький городок, где все обо всех известно, а портить себе и без того не лучшую репутацию было не в его интересах.
