Четыре дня спустя в том же склепе похоронили Гарри Лонге, умершего в возрасте четырех лет.
В научно-фантастическом романе «Лимб», написанном в 1952 году, Бернард Вольф[63], бывший английским секретарем Троцкого, рассказывает историю нейрохирурга доктора Мартина. Заведуя полевым госпиталем во время третьей мировой войны, происходящей в 1970 году между его страной Хинтерландом и остальным миром, врач вынужден до тошноты ампутировать раненым руки и ноги. В своем личном дневнике он пишет, что ему не пришлось бы этого делать, если бы мужчины от рождения были лишены рук и ног и, таким образом, неспособны к насилию. Потом он, не вынеся ужаса водородно-атомных бомбардировок, дезертирует из армейского госпиталя и укрывается на забытом островке, где живут мандуньи — племя, с незапамятных времен практикующее ритуальную лоботомию «мандунгу». Война принимает такой суровый оборот, что между островком и остальным миром прерывается всякая связь. Через восемнадцать лет на остров высаживаются войска Хинтерланда, одержавшего победу; они состоят из странных людей, конечности которых заменены съемными биоточными протезами. Мартин узнает, что его страна отныне находится под властью пацифистов, проповедующих добровольное членовредительство для подавления инстинктивной воинственности. Тайно вернувшись домой, он видит, что во всех общественных местах красуется его портрет в молодые годы: один из его бывших сотрудников захватил власть в Хинтерланде, представившись пророком, несущим слово истины исчезнувшего мессии — доктора Мартина; его записи в блокноте, оставленные в госпитале, стали священной книгой тоталитарной идеологии, в которой проповедуются любовь и братство, а доблесть мужчин измеряется количеством конечностей, которые они себе ампутировали. Мартин начинает бороться против собственных идей в этом Хинтерланде, ставшем тоталитарным государством, мечтая об острове мандуньев, который представляется ему единственной надеждой на возрождение свободы.
«Лимб» — великий, но неизвестный роман. Это обвинительная речь против хитроумных властей, умеющих канонизировать мифы, религиозные откровения, научные теории или философские доктрины, превращая их в вероучение; это и критика мифа о новом человеке, все больше становящемся «яростным пацифистом», породить которого стремится всякое тоталитарное общество; наконец, это роман-бунт против подмены разума силой.
Вольф, возможно, говорит в нем о Марксе и о его карикатурном двойнике, заказчике убийства Троцкого — Сталине[64], находившемся тогда на вершине власти. Ибо Маркс, как и доктор Мартин, не желал этого ужаса, хотя ответственность за все это частично можно возложить и на него.
Вольф мог бы с таким же успехом говорить об Иисусе, Магомете, Дарвине или Ницше, учение которых было сведено к карикатуре их последователями — от инквизиторов до «красных кхмеров», от исламских фанатиков до нацистов — и превращено в орудие власти.
Сегодня, когда политические режимы, ссылающиеся на марксизм, почти полностью исчезли с лица земли, намечаются новые узурпации такого типа. Поэтому теперь как никогда важно понять, каким образом Карл Маркс — одиночка, преследуемый полицией всех европейских стран, ненавидимый даже в собственном лагере, опальный писатель, основные произведения которого в момент его смерти пребывали в состоянии неразобранных черновиков, — стал через полвека после своих похорон абсолютным и непререкаемым авторитетом для половины человечества, вынужденной почитать его труды и преклоняться перед его портретом, выставленным во всех общественных местах.
Изучая факт этого посмертного прославления, можно отметить, что для того чтобы книга, теория или учение какого-то автора легли в основу тоталитарной системы, нужны шесть условий, одинаковых что для доктора Мартина, что для Маркса: произведение, создающее целостную картину истории и проводящее ясное различие между ужасным настоящим и светлым будущим; достаточно сложностей и неясностей, допускающих разные трактовки; достаточно двусмысленная практическая деятельность, чтобы применить ее к политике; друг (или несколько друзей), достаточно законный хранитель наследия, чтобы свести произведение к простым основам; некий харизматический лидер, способный донести это послание, выйдя за рамки круга первых учеников и опираясь на преданную ему организацию; наконец, политическая обстановка, позволяющая прийти к власти.
Целостная картина мира представлена в «Манифесте» и в «Капитале»; неясности, создающие возможность разных трактовок, рассыпаны по всему наследию Маркса. Ему же свойственна практика — одновременно анархистская и диктаторская. Друзьями, похоронившими его под несколькими наслоениями упрощений, а потом и выдумок, были Энгельс и Каутский. Харизматическими лидерами — Ленин и Сталин, опиравшиеся на Коммунистическую партию Советского Союза и Коминтерн. Политическая обстановка, приведшая к приходу к власти марксизма, была создана Первой мировой войной в России и Германии — двух заблудших наследницах Гегеля и Маркса, националистического дирижизма и интернационалистического социализма.
После смерти Маркса осталось внушительное наследие, одновременно ясное и усеянное двусмысленностями.
Его видение мира сначала основывалось на обличении труда, его абстрактности, вызываемого им отчуждения от самого себя и от других. Именно труд делает Историю, порождая классовую борьбу, которая, в свою очередь, разрождается капитализмом; он по своей природе стремится получить всемирное распространение, преобразовывать все большую часть услуг в промышленную продукцию, выбиваться из сил в поисках прибыли, которую все труднее получить, требовать все более высокую прибавочную стоимость, чтобы компенсировать увеличивающуюся стоимость капиталовложений, необходимых из-за конкуренции. По Марксу, капитализм выполняет цивилизаторскую миссию. Буржуазия, в его представлении, играет даже революционную роль, производя переворот в человеческом потенциале, разрушая изолированность народов; «она создала огромные города, в высокой степени увеличила численность городского населения по сравнению с сельским и вырвала таким образом значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни»[65].
Капитализм — обязательное предварительное условие коммунизма, ибо без него повсюду наступит нищета, а вместе с нуждой возобновится борьба за самое необходимое, и человечество опять будет барахтаться в той же грязи. Пролетариат сможет одержать настоящую победу над буржуазией только тогда, когда по ходу истории возникнут материальные предпосылки, порождающие необходимость положить конец буржуазным способам производства и, следовательно, политическому господству буржуазии. Следовательно, нужно ускорить повсеместное распространение капитализма, способствовать глобализации и свободной торговле: «В наше время протекционистская система чаще всего консервативна, а система свободной торговли — разрушительна. Она упраздняет национальные различия и доводит до предела антагонизм между буржуазией и пролетариатом. Одним словом, система коммерческой свободы приближает социальную революцию. Только в этом революционном смысле я выступаю, господа, за свободную торговлю»[66].
