Бросалось, наконец, в глаза, что, кроме всех поименованных лиц, к делу были привлечены бедняки, люди из простонародья, зарабатывавшие горьким трудом крохи на жизнь. К числу их относилась, например, семнадцатилетняя портниха Николь, жившая на чердаке и не имевшая другого имущества, кроме груды лохмотьев, на которых она спала. В чем состояла ее вина? Неизвестно. Ее упрекали единственно в том, что она носила пищу к Гран-Мезон.
Всего набрали пятьдесят четыре человека. К числу их в последний момент подключили четырех полицейских, которые слыли недоброжелателями Робеспьера. Дело по совокупности назвали «заговором иностранцев» и передали в Революционный трибунал. 29 прериаля Фукье-Тенвиль, прежде чем подсудимые успели опомниться, предложил применить в отношении всех их смертную казнь, и присяжные утвердили приговор.
Жуткую, незабываемую картину представляло шествие на казнь. Комитет общественной безопасности всех смертников провозгласил «отцеубийцами». Их одели в длинные красные рубахи и разместили на девяти телегах. Место казни с площади Революции перенесли на площадь Трона, в силу чего ужасной процессии приходилось следовать через все Сент-Антуанское предместье, населенное рабочим людом. В этом был также особый замысел. В течение трех часов дребезжали по мостовой страшные колесницы, наполненные людьми, одетыми в красное, среди которых были женщины, молодые девушки, почти дети.
— Вот процессия, напоминающая шествие кардиналов, — хохотал Фукье-Тенвиль, намекая на «папу» — Робеспьера.
Впрочем, больше всех радовался один из главных организаторов затеи — жестокий Вулан.
— Идемте к главному алтарю, — взывал он к своим коллегам, — насладимся зрелищем кровавой мессы… — И затем, вторя агентам Комитета, сопровождавшим телеги, он кричал громче всех остальных: — Смерть убийцам Робеспьера!
Прошло то время, когда парижане с интересом наблюдали шествие к эшафоту. Кровь вызывала отвращение. И Париж в ужасе отворачивался, внимая настойчивому голосу, не устававшему повторять:
— Смотрите! Этого хотел он, Неподкупный!
Между тем параллельно делу «Красных рубашек» тот же Комитет общественной безопасности готовил еще одну стряпню, которой собирались травить Робеспьера: это было постыдное дело Катерины Тео, и главную роль в его фабрикации принял на себя Вадье.
27 прериаля (15 июня) Вадье торжественно заявил с трибуны Конвента, что Комитетом общественной безопасности открыт новый заговор. В центре заговора находилась якобы полусумасшедшая старуха, Катерина Тео, объявившая себя «богоматерью» и имевшая обширную клиентуру верующих. Новая «богоматерь» проповедовала скорое пришествие на землю мессии. Так как Тео была преисполнена восхищением по отношению к Робеспьеру и всячески прославляла его, то можно было заключить, что мессией, пророком, спасущим мир, как раз и является он. С этой провозвестницей, указал далее Вадье, была связана группа прежних аристократов, поддерживавших связи с Лондоном и Женевой, а также бывший член Учредительного собрания монах Жерль. Всех этих лиц Вадье обвинял в контрреволюционной деятельности и требовал, чтобы Конвент декретировал их предание Революционному трибуналу.
По иронии судьбы в этот день в Конвенте председательствовал Робеспьер. Вадье изрекал свои обвинения с самым серьезным и равнодушным видом. Он обрисовывал все дело таким образом, что во время его доклада раздавались непрерывные взрывы хохота и насмешливые аплодисменты. Все взгляды были обращены на Робеспьера, бледного, страдающего, пригвожденного к председательскому креслу и вынужденного терпеливо переносить эту страшную пытку оскорбления.
Собрание декретировало предложение Вадье и сверх того постановило, чтобы прочитанный доклад был разослан войскам и всем коммунам республики.
Вадье (современный набросок).
Это была публичная пощечина Робеспьеру. Но главное было впереди. Хитрый Вадье в своем докладе Конвенту не только исказил суть дела, ибо в действительности проповеди Катерины Тео отнюдь не были враждебны республике. Вадье нарочно скрыл некоторые факты, установленные следствием. Он ничего не сказал о том, что среди поклонниц Тео были члены семьи Дюпле. Скрыл он также и то, что обвиненный им Жерль квартировал в доме Дюпле и что документ, по которому он проживал, бывший член Учредительного собрания получил лично от Робеспьера. Все эти факты должен был обнародовать уже во время процесса тайный ненавистник Робеспьера Фукье-Тенвиль. Организацией этого раздутого дела с приданием ему максимально публичного характера заговорщики рассчитывали сильно скомпрометировать Неподкупного и ускорить его падение.
Но Робеспьер прекрасно понял эту грубую уловку. Он тотчас же затребовал дело у Фукье-Тенвиля.
После этого он повел отчаянную борьбу за снятие или по крайней мере приостановку дела. Большинство членов Комитета общественного спасения, прикрываясь буквой закона, ни за что не хотели ему уступить. С огромным трудом, после нескольких диких сцен Максимилиану удалось 8 мессидора добиться отсрочки дела. Это была его последняя победа. Однако благодаря многочисленным «доброжелателям» слухи о деле Тео, преувеличенные и неверные, стали достоянием толпы. «Дело Тео» стараниями Вадье продолжало и впредь оставаться страшным жупелом, которым угрожали Робеспьеру при каждом удобном случае, вплоть до дня его действительного падения.
В тот день, когда Максимилиан Робеспьер одержал свою последнюю победу в Комитете общественного спасения, армия революционной Франции нанесла один из самых сокрушительных ударов войскам коалиции. После шестикратных неудач французы форсировали Самбру, взяли Шарлеруа и 8 мессидора (26 июня) выиграли решающую битву при Флерюсе. Эта победа определила исход всей кампании весны — лета 1794 года. Интервенты, вынужденные оставить крепости Ландреси, Валансьенн, Ле-Кенуа и Конде, нарушив линию своих коммуникаций, покатились на восток. Путь в Бельгию, Голландию и Западную Германию был открыт.
В организацию флерюсской победы не малую энергию вложил Сен-Жюст. Он проявил здесь всю свою непоколебимость, показал поистине железное упорство. На успех кампании Сен-Жюст возлагал большие надежды. Он рассчитывал, что в случае победы ему и его друзьям удастся укрепить свои позиции в Комитете общественного спасения, подавив враждебное большинство. На деле, однако, вышло иное. Победа при Флерюсе имела для робеспьеристов роковые последствия. Она в значительной мере ускорила вызревание заговора и наступление общей развязки. Именно вскоре после победы при Флерюсе произошло событие, казавшееся противоестественным: правый и левый фланги заговора объединились. Блок, названный впоследствии термидорианским, сложился. И немалую роль в этом деле сыграл человек, прятавшийся в тени, великий проходимец и непревзойденный лицемер, предатель, страшный своей политической беспринципностью, знаменитый Жозеф Фуше.
