Доктору Пелисье еще из Туниса он пишет: «Мне незачем бесконечно спорить о самом себе. Я больше не переношу объяснений. Мне нечего отдавать отчет н своих действиях, и тот, кто меня игнорирует, чужой мне. Я слишком устал, слишком изнеможен, чтобы измениться. С меня довольно врагов, чтобы наставлять меня. Мне необходимы друзья, которые будут садом, где я могу отдыхать... Сегодня, старина, я уже больше не могу. Печально. Хотелось бы так, хоть немного, любить еще жизнь, а я ее уже совсем не люблю».
Иногда Сент-Экзюпери встречался с участниками внутреннего Сопротивления, прибывавшими из Франции. С жадностью ловил он все сведения о том, что происходило на его родине, оккупированной неприятелем. Он просил тех, что жили там и пробрались в Алжир ценою стольких опасностей говорить ему о страданиях и надеждах его угнетенных братьев. Но если рассказы о мужестве и самоотверженности тех, кто боролся в подполье, радовали его сердце и вызывали слезы на глазах, ничто не могло стереть глубоких и болезненных следов, оставленных на нем злобой, клеветой и ненавистью его недоброжелателей. Эта рана никогда не затягивалась. Больше того, он все время растравляет ее.
К тому же перед ним при встречах с людьми из Франции не мог не возникать всегда мучавший его вопрос: правильно ли он поступил, покинув родину?
В этом отношении особенно радостными и в то же время мучительными были его встречи с Пьером Даллозом, человеком чистой души, одним из инициаторов Веркорского плацдарма и так называемого плана «Монтаньяр». Пьера Даллоза он знал давно, и там, в Веркоре, был его друг – первый, кто увидел в нем писателя – Жан Прево.
И Пьеру Даллозу, как и Сент-Экзюпери, пришлось испытать на себе, что значило в глазах де Голля проявлять какую-то инициативу. Однако с ним поступили еще коварнее. Сначала его обнадежили, затем, решив использовать предложенный им план в своих целях, начали всячески оттягивать его выполнение в том виде, как он был разработан внутренним Сопротивлением. И чтобы окончательно устранить Даллоза с дороги, разыграли гнусную комедию – отправили его в Лондон якобы для руководства действиями маки. При виде того, как план «Монтаньяр» превращается в провокацию, поскольку самое основное в нем не выполняется, Даллоза охватывает смятение. Но все его усилия что-либо изменить наталкиваются на противодействие деголлевской разведки.
Развязкой всего этого дела явилась Веркорская трагедия.
Впоследствии в «Леттр франсэз» от августа 1945 года Пьер Даллоз писал: «У многих бойцов Веркора создалось впечатление, что сначала их легкомысленно втравили в дело, а затем покинули, предоставив собственной участи...»
«Незадачливый идеалист», как назвал Даллоза Шарль Тийон, не был все же ни подлецом, ни слепцом, иначе бы он не пользовался полной поддержкой Ива Фаржа, в то время возглавлявшего «Комитет действия против угона населения». И думается, Даллоз отнюдь не закрывал глаза на специфические черты деголлизма. Поэтому можно смело предположить, что общение с ним Антуана, продолжавшееся в Алжире несколько месяцев, сыграло не последнюю роль в выработавшемся у Сент-Экзюпери окончательном отношении к деголлизму. Если бы на этот счет могло существовать какое-либо сомнение, то письмо Даллозу, которое будет приведено позже, одно из последних писем Сент-Экзюпери, полностью подтверждает сказанное.
Действительно, так пишут только единомышленнику.
Единственная радость Антуана в это время – приезд подруги, снова сумевшей вырваться из оккупированной Франции. В предыдущих главах о ней упоминалось уже не раз. Пора рассказать подробнее об этой во многом удивительной женщине, сыгравшей в жизни Антуана и в том, что до нас дошла значительная часть его духовного наследства, весьма большую роль.
Точное время первой встречи Антуана с женщиной, занявшей значительное место в его жизни в зрелые годы, трудно установить. Но, по всем имеющимся данным, произошло это не ранее 1934 года. Время это, как мы уже знаем, было трудным периодом его жизни. После блестящего успеха «Ночного полета» Сент-Экзюпери преследуют всякие неудачи материального и морального характера. Семейная жизнь сложилась так, что в ней он также не мог найти никакого подспорья, а скорее наоборот.
И вот однажды в салоне своей кузины Ивонны де Лестранж Антуан знакомится с молодой интересной женщиной. Умная, человек большой культуры, способная возвыситься до уровня писателя, поэта, философа, она сразу же привлекает его внимание. К тому же и по своим физическим данным она как раз тот тип женщины, который больше всего нравится Сент-Эксу. Красивая, высокая, стройная и вместе с тем изящная. Чисто женское обаяние в ней сочетается с мужской независимостью. Правда, она замужем, но и Антуан женат. Строгостью нравов в супружеской жизни ни тот, ни другая не отличаются – и между ними происходит сближение. Да и удивительного в этом нет ничего. У Антуана с Консуэло происходят частые размолвки, приводящие к более или менее длительным разрывам, и в эти минуты подруга служит ему своего рода тихой гаванью.
Женщина эта восхищалась писателем и угадала в его творческих начинаниях человека большой души. Несомненно, она притязала на то, чтобы играть в его жизни роль Эгерии-вдохновительницы. Всегда приветливая, внимательная, тонкая, она частично умом, частично своей женской интуицией хорошо понимала Антуана во всей его сложности и умела вносить успокоение в его мятущуюся, взволнованную душу. Во все наитруднейшие моменты жизни Сент-Экзюпери она ухитряется быть рядом с ним и оказывать ему моральную поддержку, в которой он так нуждается. При этом она в не меньшей, если не в большей степени, чем другие друзья, страдает от тирании Сент-Экзюпери, которую терпеливо и с юмором переносит, нежно окрестив ее «замечательной требовательностью».
Иллюстрацией к взаимоотношениям Антуана и Н. может служить следующий эпизод.
Н. только что приехала в Алжир. Антуан тотчас же засаживает ее за чтение рукописи «Цитадели». Наконец-то у него есть читатель, который полностью его понимает! Ему так трудно работать в нездоровой атмосфере Алжира. Он ищет поддержки у друга. Да и Н. знакома с этим его творением не с сегодняшнего дня. Она, по всей вероятности, единственный человек, посвященный во все тайны его медленного и мучительного рождения. Несколько лет тому назад, когда замысел его только начинал оформляться, она первая прочла все и написала Сент-Эксу письмо, в котором подробно излагала свои впечатления.
В то время Антуан ответил ей взволнованным письмом:
«Твое письмо – это в точности, в точности то, в чем я нуждаюсь. Я прочитал его уже тридцать раз. Ты не можешь себе представить, какое это для меня имеет значение. Это может побудить меня к работе Я так хотел бы получить еще письмо. Пойми, дело не в том, чтобы чужие мнения учили меня чему-либо, и не в том, что советы помогали бы (по крайней мере на этой стадии). Как только книга будет закончена, вот тогда, пожалуйста, пусть критикуют, и чем больше, тем лучше – для совершенства. Но на этой стадии это меня опустошает. Единственный вопрос, который тревожит и мучает меня, и в то же время единственный ответ на вопрос, который побуждает работать, помогает и служит службу: какое впечатление от моей книги у читателя? В точности твое письмо. В точности».
