Наконец, в нашей кадровой политике в отношении развивающихся стран, как правило, господствовал остаточный принцип по всем линиям — дипломатии, разведки, политических работников, экономических специалистов и т. д. В эти страны, особенно наиболее отдаленные и бедные, командировались преимущественно люди профессионально слабые.
В советском руководстве, насколько могу судить, существовали разные оценки значения «третьего мира» и «надежности» наших друзей там. Андропов, Громыко да и Суслов тоже более сдержанно относились к перспективам левой эволюции националистических сил. Тут, видимо, сказывался и их собственный «background» — «родословная»: наличие или отсутствие за плечами коминтерновской школы, марксистской эрудиции, опыта в международных делах.
Фигурой обратного порядка был Кириленко, одно время очень «близкий к уху» Брежнева. Пребывание в Анголе, беседы с Нето, а затем и с некоторыми другими лидерами из этого и арабского регионов произвели на него глубокое впечатление, и он твердо уверовал в их необратимую тягу к СССР, в возможность окончательно включить их в наш лагерь. Как-то осенью 1979 года, в период событий на Африканском Роге, он вызвал меня и поручил подготовить записку-предложение о создании союза прогрессивных государств региона (Конго-Браззавиль, Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Южный Йемен) под эгидой СССР Эту инициативу удалось отсрочить, а затем спустить на тормозах лишь ссылкой на необходимость предварительного согласия будущих участников союза. Иначе, мол, другие члены Политбюро отвергнут записку.
О настроениях Андропова в 70-е годы могу судить лишь косвенно, хотя и из того, что мне известно, можно сделать вывод об его прохладном, хоть и пассивном, отношении к африканской «экспансии» Советского Союза. Это подтверждается рассказом О. Трояновского о его беседе с Юрием Владимировичем. На вопрос, почему мы втягиваемся в Африку, тот отвечал: «Нас туда втаскивают». Он не уточнял, продолжал Трояновский, но мое ощущение таково, что не очень был в пользу этого.
В июле 1983 года Андропов пригласил меня и попросил подумать (т. е. составить бумагу) о нашей политике в отношении развивающихся стран. Имелся ли в виду материал для его собственных размышлений или же задел для будущей записки, сказано не было. О направлении мыслей Андропова можно судить по высказанным им тогда же соображениям относительно того, что «нам» надо было бы сделать: определить реалистические цели политики на ближайшие 10–15 лег и необходимые средства; взвесить целесообразность советского присутствия в каждой развивающейся стране, перебирая их одну за одной и имея в виду сконцентрироваться на немногих, наиболее важных; искать пути экономической окупаемости политики за счет трёбователь- ного и умелого использования сырьевых и продовольственных возможностей развивающихся стран; обратить особое внимание на масштабы и качество подготовки кадров из этих стран и укрепление связей с выпускниками советских учебных заведений; создать комиссию Политбюро по проблемам «третьего мира», предусмотрев, что через нее будут проходить все относящиеся сюда вопросы; взвесить полезность созыва координационного совещания социалистических государств по работе с развивающимися странами, не исключая возможности «разделения труда» между этими государствами. Подготовленный материал я передал за несколько дней до отъезда Андропова в отпуск, который оказался фатальным. Когда через некоторое время мне довелось увидеть Юрия Владимировича в Крыму, о нем упомянуто не было.
Я уже говорил, что глубокого обсуждения проблем развивающихся стран, особенно в стратегическом ракурсе, в рамках нашего политического ареопага не было. Но это лишь часть картины. Чтобы проиллюстрировать, как иной раз они рассматривались на «высшем этаже», сошлюсь на два заседания Политбюро — 27 апреля и 8 июня 1978 г. Они особенно показательны потому, что состоялись в момент, когда вопросы нашей африканской политики вышли на передний край советско-американских взаимоотношений. 27 апреля обсуждался вопрос «Относительно результатов переговоров с государственным секретарем США С. Вэнсом». В московской миссии Вэнса особое место занимало стремление подчеркнуть американские «непонимание» и «обеспокоенность» нашей вовлеченностью в события в Африке — настроения, которые вскоре привели к резкому обострению отношений между СССР и США и подготовили крах разрядки. Вопрос, как видим, достаточно серьезный. Что же говорилось по этому поводу? Цитирую по рабочей записи:
«БРЕЖНЕВ: Критику зигзагов внешней политики правительства Картера он (т. е. Вэнс. — К. Б.) воспринял с должным вниманием и, конечно, передаст президенту.
Попытка бросить нам упрек за Африку и африканские дела, которые связывают с развитием отношений между СССР и США, получила такой крепкий отпор, что Вэнс, пожалуй, и не рад был, что он вообще поднял этот вопрос. Ему пришлось занять оборонительную позицию, оправдываться.
В целом, я думаю, разговор был полезным. Он поможет Картеру посмотреть на некоторые вопросы в более реалистическом свете…
СУСЛОВ: У Картера огромное желание встретиться с Леонидом Ильичом.
Члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и Секретари ЦК говорят, что запись беседы они прочитали. Разговор был очень хорошим и очень содержательным, острым по своему тону, как это и подобало. Он имел наступательный характер[76]. КОСЫГИН: Беседа действительно заставила Вэнса задуматься над многими вопросами, и конечно, он все ее содержание передаст Картеру.
УСТИНОВ: Очень хорошо Леонид Ильич сказал относительно наступательных стратегических вооружений. Пусть они знают нашу позицию по этому вопросу.
СУСЛОВ: Очень удачно получилось у Леонида Ильича с проведением беседы с Вэнсом…». (Далее он же предлагает принять решение об одобрении беседы Леонида Ильича с Вэнсом.)
Вряд ли нужно доказывать, что столь несерьезный и оторванный от реальности, столь самодовольный и хвалебно-льстивый разговор никак не отвечал особой значимости обсуждавшегося вопроса. Рассматривая его, члены руководства страны фактически вели себя как служащие, которые наперебой стараются угодить своему боссу.
Или обратимся к заседанию Политбюро от 8 июня 1978 г. Оно относится к этому же сложному периоду. В протоколе № 107 заседания лишь несколько страниц отданы выступлению Бреяшева, которое опять-таки практически не обсуждалось. Все свелось к принятию одобряющего постановления в семь строк. Между тем и на этот раз речь шла о весьма нерядовых проблемах, причем в сказанном Брежневым наряду с какими-то конструктивными идеями были широко представлены, более того, господствовали пропагандистские клише. Приведу лишь несколько тезисов, которые касаются интересующих здесь нас вопросов.
