Добавлю лишь, что вчерашние «сотоварищи» применили к Власику весь комплекс «мер» по добыванию показаний. Ко мне, писал Власик, было применено «недопустимое издевательство». При «моем возрасте и состоянии здоровья я не мог выдержать. Получил нервное расстройство, полное потрясение и потерял всякое самообладание и здравый смысл… Я не был даже в состоянии прочитать составленные ими мои ответы, а просто под ругань и угрозы в надетых острых, въевшихся до костей наручниках, был вынужден подписывать эту страшную для меня компрометацию… в это время снимались наручники и давались обещания отпустить спать, чего никогда не было, потому что в камере следовали свои испытания…»
Таковы были «дворцовые» нравы. Следили за всеми. Никто, абсолютно никто не был освобожден от подозрений. Берия чувствовал охлаждение к нему «вождя» и мог ждать любого поворота событий. Но Сталин выжидал, что-то обдумывал, внешне оставаясь таким, как прежде».
Что тут и говорить о «каком-то» Абакумове, если с близкими Сталину людьми, с его же разрешения, расправлялись достаточно быстро…
29 августа 1948 года начальник Главного управления охраны МГБ генерал-лейтенант Н. С. Власик получил письмо от сотрудницы кабинета электрокардиографии Кремлевской больницы Л. Ф. Тимашук:
«28/VIII-c/г я была вызвана нач. ЛСУК профессором Егоровым к тов. Жданову A.A. для снятия ЭКГ.
В этот же день вместе с профессором Егоровым, академиком Виноградовым и профессором Василенко я вылетела из Москвы на самолете к месту назначения. Около 12 часов дня сделала A.A. ЭКГ, по данным которой мною диагностирован «инфаркт миокарда в области левого желудочка и межжелудочковой перегородки», о чем тут же поставила в известность консультанта.
Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у A.A. нет, а имеется «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни» и предложили мне переписать заключение, не указывая на «инфаркт миокарда», а написать «осторожно» так, как это сделала д-р Карпай на предыдущих ЭКГ.
29/VIII у А. А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок, и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII в день сердечного приступа не была сделана, а назначена на 30/VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда, о чем я поставила в известность т. Белова А. М.
Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают безусловно тяжелое состояние A.A., разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало вторичный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу.
Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней «инфаркт миокарда», остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для A.A.
29/VIII-48 г. Зав. кабинетом. Передано майору Белову A.M. 29/VIII-48 г. в собственные руки».
Буквально через несколько часов это заявление было в Москве. А 30 августа 1948 года его передали лично Сталину. В препроводительной записке за подписью Абакумова было указано: «Совершенно секретно. Товарищу СТАЛИНУ И. В.
При этом представляю Вам заявление заведующего кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы — врача ТИМАШУК Л. Ф. в отношении состояния здоровья товарища Жданова A.A.
Как видно из заявления ТИМАШУК, последняя настаивает на своем заключении, что у товарища Жданова — инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка и межжелудочковой перегородки, в то время как начальник САнупра Кремля Егоров и академик Виноградов предложили ей переделать заключение, не указывая на инфарк миокарда.
Приложение: заявление т. Тимашук и электрокардиография товарища Жданова…»
Как известно, A.A. Жданов был в это время в опале, и, видимо, поэтому Сталин большого значения заявлению не придал. Как пишет В. Кеворков, «прочтя внимательно письмо, он заметно помрачнел и вернул его Абакумову со словами, удивившими министра.
— Возможности современной медицины ограничены, а с ними и возможности врачей. Доктора тоже люди, и по поводу одной и той же болезни у них могут быть различные мнения. Что же касается этой женщины, — Сталин посмотрел на подпись, стоявшую под письмом, — то сами врачи утверждают, что кардиограмма — это как Библия, которую толковать может каждый по-своему. И при том каждый будет прав. Так что давайте оставим это дело. Какой бы результат от проведенного нами расследования ни получился, вернуть человека мы все равно не сможем. Так что придайте письмо праху и не будем поминать всуе имя умершего.
Сталин как-то безнадежно махнул рукой.
Вернувшись в свой кабинет, Абакумов сел за стол и написал размашистым почерком резолюцию на специально прикрепленном к письму квадратном листке бумаги: «Товарищу Сталину доложено. Сдать в архив».
В своем интервью профессору кафедры судебной медицины Московской медицинской академии им. Сеченова А. Маслову сын Лидии Тимашук, бывший военный летчик Юрий Александрович Кураев, рассказал следующее: «Моя мама Лидия Федосьевна Тимашук все время работала в Кремлевской больнице. По специальности была гинеколог, но переквалифицировалась и стала терапевтом, училась с уклоном в ЭКГ у профессора Фогельсона. Окончила 1-й Московский медицинский институт…
По долгу службы она, как я понимаю, не должна была рассказывать о работе. Но когда ее убрали из 1 — й поликлиники, когда ей пришлось перейти с понижением в должности и с понижением в окладе, конечно, она об этом говорила. У мамы не было другой поддержки, кроме семьи, и поэтому мы многое знаем.
Да, мама писала, но мы не знали об этом. Она писала непосредственно в Валдае, обращалась в ЦК и передавала это письмо охраннику Жданова, поскольку ей не к кому было больше обратиться.
На Валдай ее пригласили на консилиум в составе профессоров. Ей позвонили ночью и вызвали как опытного специалиста — моя мама делала ЭКГ всем членам Политбюро: и Калинину, и Жданову, знала ЭКГ всех больных наизусть. Семью Жданова она все время наблюдала, так что она знала все ЭКГ Жданова. Она была убеждена, что у него инфаркт. В составе консилиума были Майоров, лечащий врач Жданова, Виноградов, Василенко, Егоров и моя мама.
После консилиума семья Ждановых пригласила всех медработников не на банкет, а просто в столовую пообедать, мама там не присутствовала, но она рассказывала, что стол был с выпивкой. Вернулась она в полной растерянности и, конечно, сразу начала рассказывать, что с ней произошло. А произошло вот что: Жданову стало плохо, и мама по своей специальности стала его обследовать — оказалось, что у Жданова — инфаркт. Когда она стала докладывать об этом, другие консультанты ее предложение сразу же отвергли и сказали, что никакого инфаркта у Жданова нет, а есть сердечная недостаточность. Мать на них смотрит и думает: то ли она сходит с ума, то ли они — сумасшедшие… Причем она сдавала в институте экзамен Виноградову, это ее учитель…
