970
Мемуарист ошибся в имени начальника Москвы: А. А. Закревский был преемником князя А. Г. Щербатова, он заступил на этот пост в мае 1848 года.
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 809. Л. 1 об.
См. главу 7.
Там же. Л. 1 об. — 2.
Там же. Ед. хр. 1318. Л. 113.
Там же. Л. 124 об. — 125.
Там же. Л. 124 об.
Там же. Л. 117.
Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского. Т. IV. СПб., 1880. С. 282.
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 124.
См. главу 1. Допускаем, что граф Фёдор Иванович, позируя, показывал живописцу тот давний портрет и, более того, подал К. Я. Рейхелю идею довершить однажды кем-то начатый диптих, то есть изобразить его, Американца, примерно таким же, но уже у «дверей противоположных».
Современный автор, ссылаясь на мнение кинологов, утверждает: это немецкий боксёр (Ерофеев В. И. Толстой-Американец. Нижний Новгород, 2009. С. 162–163). Оставляя без комментариев специфический вопрос о породе, скажем о том, что Американец, никогда не любивший охоты, в последние годы жизни увлёкся собаками. Граф завёл себе четвероногого приятеля даже на Ревельских водах, о чём в оригинальной форме известил князя П. А. Вяземского 23 августа 1844 года: «По отпуске сего письма: я, чёрно-пегой кобель, подполковник Плец, остаёмся живы и здоровы, а впредь уповаем на волю Божию. Плец свидетельствует тебе всенижайшее своё подчинённое почитание. Кобель наслаждается всею роскошью собачьего щастья: он водворён на бойне мясника» (РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 127 об.). Может быть, тот самый ревельский кобель и попал позднее на картину К. Я. Рейхеля?
Липранди. С. 16.
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 124.
Там же. Выделено Ф. И. Толстым.
РВ. 1864. № 4. С. 701.
Там же. С. 706.
Там же. С. 708.
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 131. В том же письме Авдотья Максимовна назвала покойного мужа «человеком-душой» и «другом души» своей. (Там же. Л. 130, 130 об.)
Бартенев П. И. О Пушкине: Страницы жизни поэта; Воспоминания современников. М., 1992. С. 318–319.
Стахович А. А. Клочки воспоминаний. М., 1904. С. 153.
РВ. 1864. № 4. С. 718.
В заметке «Граф Ф. И. Толстой» П. Ф. Перфильева уточнила некоторые обстоятельства ухода Американца: «Отец мой умер на моих руках, в присутствии моей матери и любимого им семейства графини Прасковьи Васильевны Толстой. Петра Александровича Нащокина при этом не было, и никто из семейных не находил нужным известить его о близкой кончине графа. <…> Отец похоронен без кольца» (PC. 1878. № 12. С. 718). Датой кончины графа Фёдора Ивановича здесь было объявлено 24 октября, но это, по всей видимости, типографская опечатка.
Архангельская-4. С. 17.
РВ. 1864. № 4. С. 719.
Жуковский В. Сочинения / Под ред. П. А. Ефремова. Т. 6. Пб., 1878. С. 576.
Описав в письме князю П. А. Вяземскому от 3 февраля 1847 года смерть мужа, графиня Авдотья Максимовна добавила: «Прошу Бога, чтобы мне послал подобную кончину» (РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 131 об.). Но ей было суждено завершить свои дни через пятнадцать лет совсем иначе.
«По кончине своего супруга, — пишет П. И. Бартенев, — графиня приобрела себе дом на Патриарших прудах, поблизости от так называемой Живодёрки, где издавна гнездо московских цыган, которые вообще отличаются набожностью» (РА. 1909. № 8. С. 700). На новое место жительства Авдотья Максимовна Толстая перебралась, вероятно, в 1850 году, после продажи владения в Басманной части. Через год цыганка обратилась в Дворянское депутатское собрание с прошением о внесении её в родословные книги дворян Московской губернии. Однако, сменив адрес, графиня вовсе не собиралась корректировать стиль своей жизни. «Когда, овдовевши, она жила в Москве, — вспоминал архиепископ Савва, — у неё почти каждую неделю сменялась прислуга» (РА. 1909. № 8. С. 699). Это в итоге и погубило графиню А. М. Толстую: в год отмены крепостного права её зарезал собственный повар.
В мемуарах архиепископа Саввы (Тихомирова) жуткое происшествие описано в подробностях:
«25-го сентября 1861 года, в день пр<еподобного> Сергия, после литургии в Троицком соборе Сергиевской лавры, я неожиданно встретил знакомую графиню в покоях митрополита, а вечером, пред всенощной, на 26-е число, она посетила меня и, напившись у меня чаю, простилась со мною, предполагая на другой день утром отправиться в Москву. Между тем на следующий день, 27-го числа, часов в 8 утра явился ко мне её слуга и, объяснив мне, что графиня, разгневавшись на него за то, что он не приготовил для неё заблаговременно извощика, чтобы ехать к ранней обедне, оставила его в посаде, а сама отправилась в Москву, — спрашивал моего совета, что ему делать, и при этом сказал, что он хочет идти к митрополиту с жалобою на графиню. Разъяснив ему всю нелепость его намерения, я дал ему 50 коп<еек> на дорогу и отпустил его.
Чрез два или три дня с ужасом слышу, что графиня Толстая найдена в постели зарезанною, а все драгоценности её похищены. Оказалось впоследствии, что слуга её, оставленный ею в Сергиевом посаде, возвратившись в Москву в раздражённом состоянии и подговоривши горничную служанку, решился напасть на неё ночью с ножом в руке и воспользоваться её имуществом.
Но убийца недолго пользовался похищенными сокровищами. Отправившись в ту же ночь с своею соучастницею, в наёмной карете, по Тульскому тракту, они оба начали, сидя в карете, разбирать похищенные вещи и, видя между разными мелочами визитные карточки убитой графини, выкидывали их за окно, как вещи для них не нужные. Между тем навстречу им, по тому же тракту, ехала в Москву какая-то помещица, родственница тогдашнего московского обер-полицеймейстера. Видя выбрасываемые из кареты какие-то бумажки, она приказала своему слуге поднять несколько бумажек и показать ей; оказались карточки с именем не известной ей графини Толстой. По приезде же в Москву ей тотчас объяснили, кто эта графиня Толстая, и представленная ею обер-полицеймейстеру карточка дала ему в руки нить к отысканию убийц. Отправлены были по указанному направлению телеграммы к губернаторам. По этим телеграммам убийцы схвачены были, если не ошибаюсь, в пределах Черниговской губернии и представлены в Москву, где их ожидали суд и должное возмездие» (РА. 1909. № 8. С. 700).
