В истории литературы Испании по воле Провидения одновременно существовали два гения: Лопе и Гонгора, но к ним следует присовокупить и Сервантеса, которого они оба знали, хотя он и был старше на пятнадцать лет. Отношения, которые поддерживал Лопе с Сервантесом, были совершенно иного рода. Именно Сервантес первый разглядел в Лопе того гениального автора, каким он станет, и увековечил его литературное господство, подарив ему два прозвища, которые остались за ним навсегда: «Феникс лучших умов» и «Чудо или чудовище природы». Они познакомились, наверное, в 1584 году у директора театральной труппы Херонимо Веласкеса, к которому Сервантес пришел, чтобы предложить к постановке одну из своих пьес. Они с Лопе тотчас же прониклись взаимной симпатией и никогда впоследствии не имели никаких разногласий. Вот почему Лопе был очень удивлен, когда Сервантес, словно сменив Гонгору, обрушился с яростной критикой на титульный лист «Аркадии». Какова была причина столь резкой перемены? Присутствие изображения родового герба — замка с девятнадцатью башнями, вообще-то говоря, было вполне простительным грешком, в любом случае не оправдывавшим такое негодование. Быть может, причину следует искать в той горечи и раздражении, что могут возникнуть из-за личных разочарований. Известно, что в то время, когда популярность Лопе граничила с идолопоклонством, Сервантес тщетно боролся за то, чтобы его пьесы были приняты к постановке. Его «Дон Кихот» имел огромный успех во всем мире, однако Сервантес свято веровал в свою «театральную миссию» и испытывал почти унижение от того, что его воспринимали только как автора одного этого произведения. Правда, роман Сервантеса в то время еще не обрел всей своей славы и еще не был «возведен в ранг шедевров», и Лопе не сочинил панегириков ни «Дон Кихоту», ни «Назидательным новеллам», чтобы высказать свое восхищение старшему собрату по перу, о чем сегодня можно только сожалеть. Однако взамен он приберег свои самые пылкие похвалы дару Сервантеса-поэта, который, по его словам, «обладает властью превратить свинец в золото», а вспомнив о ране, полученной Сервантесом в битве при Лепанто, добавил: «Хоть у него всего одна рука, он пишет для вечности».
Лопе не поднял брошенную ему перчатку, не принял вызов, и оскорбления Сервантеса были «похоронены в могиле забвения». Впоследствии, забыв обо всем, эти двое вновь сблизились и поддерживали дружески-любезные отношения.
Несомненно, Сервантесу и Лопе де Вега испанская литература обязана тем, что занимает совершенно особое место в мировой литературе. То, что удалось сделать Сервантесу, заложившему основы современного романа, удалось сделать и Лопе, создавшему испанскую драматургию. Один прославился тем, что сконцентрировал все свои знания и чувства в одной гениальной книге, другой — тем, что создал множество произведений самых разных жанров. Если Сервантесу удалось все экзистенциальные тревоги и нравственные проблемы, волновавшие душу испанца, возвести в статус категорий, понятных для человека любого времени и любой страны, то Лопе стал голосом своего народа, носителем его традиций. Нет ни одной темы, ни одной мысли, ни одного события, которых бы он не коснулся, переплавив в горниле своего творчества. Лопе, всегда чуткий ко всему, что изо дня в день заботило его современников, умел среди разнообразных явлений и случаев, счастливых и несчастливых, уловить самое важное и превратить в произведение искусства, в верное, точное изображение Испании, завоевывавшей новые земли, победоносной, героической, склонной к авантюрам, находившейся во власти самых резких противоречий.
Лопе и Аларкон: ссора, закончившаяся в тюрьме
Чтобы дополнить историю отношений Лопе с другими литераторами, скажем несколько слов о том, сколь интересным, «живописным» способом Лопе противостоял некоторым крайне ревнивым драматургам, таким, например, как Хуан Руис де Аларкон. Автор утонченный и талантливый, увлекший испанский театр в запутанные лабиринты чувств своих персонажей, Аларкон демонстрировал безграничное восхищение тем, кого считал своим учителем, кому был многим обязан, чьего одобрения и чьей поддержки искал. Как молодой сочинитель, он участвовал в собраниях сообщества литераторов, именовавшегося «Академией графа Салданья», где и мог познакомиться с Лопе в 1611 году. Аларкон тотчас же постарался сблизиться с Лопе и занять при нем определенное место. Но вскоре у него стали случаться жесточайшие приступы ревности и зависти, так как успех, сопутствовавший его пьесам, не удовлетворял его гордыню, ему казалось, что зритель к нему несправедлив. Верно и то, что его честолюбие постоянно подвергалось испытаниям: в этой «безжалостной республике» мадридского литературного сообщества он стал мишенью для нападок со стороны нескольких очень жестких критиков, более всего уязвлявших его за физический недостаток, они называли его «жалким уродцем», «несчастным карликом», ибо он был горбат. Аларкон замыкался в себе, страдал от комплекса неполноценности и в результате решил, что издевательства и насмешки, для коих он служил мишенью, были результатом травли, якобы организованной и направляемой якобы Лопе де Вега. Тогда Аларкон позволил себе язвительные нападки на своего учителя, насколько ему позволял его талант драматурга. Первыми возмутились друзья Лопе и решили дать Аларкону отпор: Антонио Уртадо де Мендоса написал две филиппики, то есть обличительные речи, которые он и вставил в свои пьесы, имевшие большой успех. Аларкон усмотрел в этом «руку Лопе», а Лопе, по правде сказать, тоже взялся за перо и в не слишком изящных выражениях обрушился на противника, не пощадив ни его телесных изъянов, ни слабости его произведений. Лопе написал: «Конечно, я хочу присоединиться к мнению Адаманса; я, как и он, полагаю, что есть поэты-лягушки: они похожи на этих тварей и своим внешним видом, и своим кваканьем». Аларкона стали освистывать в корралях. Он попытался совладать с собой и посреди поднявшейся бури оскорблений и преследований держался стойко. Он захотел представить на сцене свою пьесу «Антихрист». Тогда насмешники приняли решение сорвать премьеру, которая должна была состояться в декабре 1623 года. Они придумали дьявольскую выходку: в центре театрального патио закопали сосуд, наполненный ужасной вонючей жидкостью, и сосуд этот должен был лопнуть в самом начале представления, что и произошло. Запах был столь отвратителен и так быстро распространился по залу, что те зрители, которые не смогли мгновенно покинуть корраль, были сражены на месте. Отовсюду неслись крики, многие падали в обморок. Некоторые из друзей Аларкона сочли, что дело приняло чрезвычайно неприятный оборот, а потому призвали к отмщению. Им удалось спровоцировать гнев представителей городских властей, по крайней мере тех из них, с кем они поддерживали связи. «Наказать! Покарать! — кричали они. — Пусть арестуют того, кто был зачинщиком скандала!» Так как объектом особой ненависти Аларкона был Лопе, то в его глазах зачинщиком мог быть только он или кто-то из его сторонников. Некий викарий и некий судья поспешили проявить рвение и явились в дом Лопе, откуда сопроводили его в тюрьму. Лопе пробыл в узилище четыре дня. Этого времени как раз хватило на то, чтобы разобраться в недоразумении и схватить истинного виновника скандала, некоего Хуана Пабло Рисо, у которого нашли остатки той гадости, что была применена при совершении сего преступления.
