Петер встает позади и смотрит, как я бью.
— А-а, — бормочет он. — Йа-йа, гут!
Отец ускоряет подачу мячей. Он крутит диск настройки, пока мячи не начинают вылетать практически без перерыва. Кажется, отец добавил дракону еще одну передачу. Не помню, чтобы раньше мячи вылетали с такой скоростью. После очередного удара я не успеваю отвести ракетку назад, чтобы размахнуться для следующего. Петер бранит меня за промахи. Он отбирает у меня ракетку, отодвигая в сторону.
— Вот какой удар тебе нужен, — говорит он. — У тебя никогда не было такого удара.
Он показывает мне знаменитый резаный удар Штефани, хвастаясь, что сам учил ее такому.
— Тебе нужна более тихая ракетка, — произносит он. — Вот такая.
Мой отец багровеет. Во-первых, Петер прослушал его лекцию. Во-вторых, он вмешивается в обучение его звездного ученика. Он обходит сетку, крича на ходу:
— Этот резаный удар — дерьмо! Если Штефани использовала его, ей давно стоило уйти на покой.
Затем он демонстрирует удар слева с двух рук, которому сам обучил меня.
— С этим ударом Штефани выиграла бы тридцать два Шлема! — восклицает он.
Эти двое мужчин не в состоянии понять друг друга, и все же между ними разгорается жаркий спор. Я отворачиваюсь, сосредоточившись на ударах, сконцентрировав все свое внимание на драконе. Краем уха слышу как Петер упоминает моих вечных соперников, Пита Сампраса и Рафтера. Отец в ответ говорит что-то о заклятых противницах Штефани — Монике Селеш и Линдси Дэвенпорт. Затем отец упоминает бокс: он использует аналогии из боксерской практики, и Петер протестующе вопит.
— Я тоже был боксером, — говорит Петер. — И уж с тобой-то я бы справился.
Общаясь с моим отцом, можно позволить себе все что угодно, но только не это. Только не это! Внутри у меня все сжимается: я знаю, что сейчас случится. Я подхожу как раз вовремя: шестидесятитрехлетний отец Штефани снимает с себя рубашку и говорит моему шестидесятидевятилетнему отцу:
— Посмотри на меня! В какой я форме. Я выше тебя. Могу покончить с тобой одним ударом!
— Ты так считаешь? — отвечает мой отец. — Ну, давай попробуем!
Петер начинает бормотать какие-то ругательства по-немецки, отец отвечает ему на фарси. Оба поднимают руки, сжатые в кулаки. Они кружат один вокруг другого, делают обманные движения, раскачиваясь из стороны в сторону, но, раньше чем кто-то из них успевает нанести удар, я встаю между ними, отталкивая их в разные стороны.
— Этот козел несет чушь! — кричит отец.
— Может быть, папа, но — пожалуйста, не надо!
Оба запыхались, вспотели. Отец грозно таращит глаза. По голой груди Петера градом катится пот. Оба, однако, понимают, что я не допущу продолжения схватки, поэтому беззвучно расходятся по разным углам. Я выключаю дракона, и мы покидаем корт.
Дома Штефани целует меня и интересуется, как прошла встреча.
— Потом расскажу, — говорю я, протягивая руку к бутылке текилы.
Я не помню, когда в последний раз «Маргарита» пришлась мне так кстати.
УДАЧНО ВЫСТУПАЮ НА КУБКЕ ДЭВИСА, однако выбываю в первых же играх в Скоттсдейле, а ведь на этом турнире я привык доминировать. Неудачно выступаю в Атланте, потянув к тому же сухожилие. В Риме я вылетаю в третьем круге, после чего с неохотой признаю: так больше не может продолжаться. Я не могу участвовать во всех турнирах подряд. Мне скоро тридцать, так что к выбору соревнований следует подходить с большей ответственностью.
Теперь на каждом втором интервью меня спрашивают об окончании карьеры. Я отвечаю, что моя лучшая игра еще впереди, в ответ журналисты понимающе улыбаются, словно остроумной шутке. А между тем я еще никогда не был так серьезен.
Когда приходит время защищать свой чемпионский титул на Чемпионате Франции, я жду, что на Ролан Гаррос меня захлестнет волна ностальгии. Однако после реконструкции стадион изменился до неузнаваемости: появились дополнительные места на трибунах, полностью перестроены раздевалки. Мне не нравится то, что получилось. Совсем не нравится. Я хотел бы, чтобы Ролан Гаррос всегда оставался прежним. Я надеялся каждый год выходить на центральный корт и ощущать магию 1999-го, — момента, когда моя жизнь изменилась. Тогда, на послематчевой пресс-конференции, после победы над Медведевым я сообщил журналистам, что теперь могу покинуть теннис без сожалений. Но через год я понял, что был неправ. Одно сожаление все же останется со мной навсегда — сожаление о невозможности вернуться назад, чтобы пережить тот Чемпионат Франции еще и еще раз.
Во втором круге я играю с Кучерой. Он знает мои слабые стороны. Когда я встречаю его перед матчем в раздевалке, у него, кажется, уже бурлит в крови пара литров адреналина. Похоже, он до сих пор прокручивает в голове картины того разгрома, который учинил мне на Открытом чемпионате США 1998 года. Он прекрасно играет, заставляя меня бегать до изнеможения. И, хотя я выдерживаю предложенный им темп, натираю правую ногу так, что она покрывается волдырями. Прохромав к краю корта, я прошу перерыв из-за травмы. Тренер перевязывает мне ступню, но главная ссадина не здесь, она у меня в мозгах. Больше в этом матче я не выигрываю ни одного гейма.
Бросаю взгляд в ложу. Штефани опустила голову. Она никогда не видела, чтобы я так проигрывал.
Позже я скажу ей: сам не понимаю, почему иногда, совершенно неожиданно, я так расклеиваюсь. Она делится со мной своим опытом: не думай, говорит она, положись на чувства.
Я слышал это и раньше. Это напоминает слова моего отца, только мягче и дружелюбнее. Когда это произносит Штефани, они наполняются особенным смыслом.
Мы много дней обсуждаем, что это значит — не думать, а чувствовать. Штефани говорит, что не думать — это лишь полдела. Надо разрешить себе чувствовать.
А иногда Штефани понимает, что говорить ничего не надо. Она касается моей щеки, склоняет голову, и я вижу, что она все понимает, что она со мной. И этого достаточно. Именно это мне и нужно.
На дворе 2000 год. Мы едем на Уимблдон. Я счастлив, наблюдая за Штефани, открывающей для себя Лондон. Наконец-то, радуется она, можно по-настоящему рассмотреть этот прекрасный город, который раньше скрывался от нее за туманом турнирного напряжения и травм. Теннисисты путешествуют не меньше других спортсменов, но стресс и напряжение игры не дает нам предаваться осмотру достопримечательностей. И вот теперь Штефани увидит все!
Она бродит по городу, заходя в магазины и парки. Она отправляется в знаменитый ресторан-блинную, куда давно мечтала сходить. Там подают 150 различных видов блинов, и Штефани ухитряется попробовать почти все, не беспокоясь о том, как это отразится на ее игре.
