или Сережу, легко запоминает, когда она рассказывает, что и как они делают, и безошибочно все повторяет. Ганнушкин, как-то зашедший по просьбе Ирины к ним домой, целый час наблюдал эту игру. В тот же день он заехал вечером, долго разговаривал с Иоганном и Ириной, предупреждал, что они погубят ребенка, потому что вся его нервность, экзальтация связаны именно с этими играми, их немедленно надо прекратить. Когда Ганнушкин уехал, Иоганн впервые кричал на нее, грозил, что разведется и заберет ребенка. Она была сильно напугана, дрожала. Иоганна уже давно, кажется, с их первой настоящей ночи, она боялась и была уверена, что он сдержит слово, заберет у нее Федора.
Еще больше Ирина боится, что с Федором уйдут его братья – Коля и Сережа. Чтобы удержать их, она готова на все. На Федоре она ставит крест. Теперь она играет и разговаривает только с Колей и Сережей. Федора же почти не зовет. Он льнет к матери, старается все время быть ближе к ней, но она гонит его к Иоганну, а рядом сажает Колю и Сережу. Через день он уже знает, что его будут целовать, пустят повозиться в постели, только когда он Коля или Сережа. Федор ревнует братьев, потом начинает их ненавидеть. Но без Ирины он не может жить ни минуты и, чтобы она его приласкала, что-нибудь почитала или рассказала, он уже без всякого давления чаще и чаще говорит, ведет себя, как Коля или Сережа. Ирине особенно нравится смотреть, как ковыляет только что научившийся ходить Сережа, и Федор раз за разом повторяет его. Потом он всю жизнь будет помнить и презирать себя за это.
Месяца через полтора после того, как у нее кончилось первое воспаление, или, как сама Ирина считала, после рождения Коли, она с Татьяной Глучиной, своей знакомой еще по Сергиеву Посаду, начинает посещать собрания мистиков и спиритов. Скоро она становится одной из самых известных оккультисток тех лет. Свидетельство этому ее обширная – больше ста посланий – переписка с Блаватской. На сеансах она разговаривает с Колей и Сережей, ее связь с ними крепнет. Тогда же у нее появляются первые любовники, и она перестает жить с Иоганном.
Разговор с Ганнушкиным не имел для Ирины серьезных последствий. Иоганн, как и раньше, весь день проводил на заводе, а теперь все чаще не ночевал дома. Страх лишиться детей проходит, и отношение Ирины ко всем троим становится более разумным. Она начинает уделять больше внимания старшему – Федору, хотя по-прежнему холодна с ним. Федор перестает чувствовать себя изгоем, но дети не сближаются, напротив, расходятся все дальше, у них совершенно разные характеры, разные интересы, с каждым годом сильнее дает себя знать и разница в возрасте: Федор уже ходит в гимназию и считает себя взрослым. Хотя все они влюблены в нее, отсутствие близости между братьями огорчает Ирину.
Так они доживают до семнадцатого года. После февральского переворота выясняется, что Иоганн еще в 1905 году стал членом РСДРП и все эти годы активно поддерживал большевиков. Летом он избирается депутатом Учредительного собрания от Московского промышленного района и фактически руководит заводом Гужона. Тем же летом Федор с отличием кончает гимназию и осенью поступает в Московское высшее техническое училище. Он явно идет по стопам отца и хочет быть металлургом. Гражданская война раскидывает семью в разные стороны и впервые разъединяет детей. Иоганна назначают директором Путиловского завода, и он берет Федора с собой в Петроград. Ирина с младшим – Сережей – застревает на Северном Кавказе, в Кисловодске. Средний, Коля, учится в Москве, в школе-коммуне Лепешинского.
В двадцать первом году вся семья опять соединяется в Москве. Братья выросли и стали совсем чужие друг другу. Начало жизни у них общее – остальное их только разъединяет, и Ирина, как может, пытается это узаконить. Пользуясь неразберихой послереволюционных лет и связями Иоганна, она выправляет двум младшим детям, Коле и Сереже, каждому – по собственной метрике. После возвращения Крейцвальдов в Москву в их квартире поселяется двадцатилетний оболтус (так он сам себя характеризовал) Александр Крауг, сын любимого университетского учителя Иоганна, профессора Крауга. Александр Крауг был последним любовником Ирины и, кажется, единственным человеком, который знал и дружил со всеми тремя братьями. Он сообщил мне немало ценного об их жизни, впрочем, многое и наврал.
От Александра Крауга я знаю, что он жил у Крейцвальдов до 1 марта двадцать четвертого года – дня смерти Ирины. Умерла она от инфлюэнцы, и осенью того же года также от инфлюэнцы умер и Иоганн. Оба они похоронены на Немецком кладбище в самом начале кленовой аллеи. Крауг утверждал, что Иоганн знал о его связи с Ириной и нисколько против этого не возражал. После возвращения в Москву он стал быстро сдавать и побаивался ее энергии. Хотя разница между супругами была меньше восьми лет, Ирина скорее походила на дочку Иоганна. Выглядела она прекрасно и умерла совершенно неожиданно для всех. Сыновей своих Иоганн любил, относился к ним ровно, никого не выделял и в помощи тоже никогда не отказывал. По словам Крауга, предусмотрительность Ирины, оформившей детям разные документы, оказалась не лишней, только благодаря этому после смерти Иоганна им удалось без подселений сохранить свою старую квартиру на Солянке.
Через два года после смерти родителей Федор женился на Наталье Коновициной. Говорили, что это просто девка. Несколько лет она проработала в ЧК, оттуда ее выгнали, год она скиталась неизвестно где, зарабатывала, подцепляя на кладбищах недавних вдовцов, потом познакомилась с одним из Крейцвальдов, кажется даже не с Федором, но спала со всеми тремя братьями. Как сказал Крауг, выбирала. Дальше, не без помощи друзей из ЧК – ОГПУ, два младших брата исчезли, а она вышла замуж за Федора и стала хозяйкой квартиры. Но все это не более чем домыслы, и особенно жалко, что распространяла их родня Федора – другие Крейцвальды. Мне удалось разыскать братьев Натальи и ее девяностотрехлетнюю мать, которая сейчас живет в Ессентуках, они добросовестно ответили на все вопросы, что я задал, и я могу рассказать, как было на самом деле.
Со стороны отца Наташа, или по-полному Наталья Дмитриевна Коновицына, принадлежала к очень старому роду. Ее предки есть уже в Бархатной книге царевны Софьи, куда, как известно, были вписаны только самые родовитые дворянские фамилии. Дед ее вышел в отставку в чине генерала от инфантерии, бабка была фрейлиной императорского двора при Александре III. Их единственный сын Дмитрий тоже пошел по военной части, но уже в тридцать лет, едва дослужившись до майора, был вынужден из-за дуэли покинуть полк. История была темной. В Военно-историческом архиве я нашел рапорт командира полка об этой дуэли, но и сейчас, когда я знаю обстоятельства дела, мне трудно сказать, кто из них двоих был больше не прав: Дмитрий Коновицын или убитый им, тоже майор, Николай Дроздов. Через год после этой дуэли Дмитрий
