еврейские писатели, которые группировались вокруг Фефера: Г. М. Орланд, Ф. С. Сито, А. Ю. Гонтарь и Г. И. Полянкер.
Приведены и примеры активной деятельности «боевцев», выявленные агентурой. Речь идет о высказываниях Фефера и Квитко во время дружеского ужина киевских еврейских писателей с еврейскими писателями – делегатами шевченковского Пленума Союза писателей СССР, посвященного 125-летию Кобзаря (состоялся в Киеве 8 мая 1939 года). Первый заявил, что за последние годы еврейская интеллигенция потеряла «много культурных позиций» в связи с закрытием еврейских институтов, газет, школ; второй – о том, что «надо продолжать старые еврейские традиции в литературе, изучать историю своего народа и создавать такие культурные ценности, какие создавал наш народ на заре своего существования и в средние века», и т. п. То и другое выступление «присутствующими было воспринято как призыв к национальному объединению еврейской интеллигенции для борьбы за свою независимость» [104].
Отмечалось, что «особо оживленные толки среди разрабатываемых вызвало постановление СНК УССР от 17 июня 1939 г. о ликвидации еврейского вокального ансамбля (“Евоканс”)». Этот получивший признание и популярность музыкальный коллектив, созданный известным дирижером и композитором, выпускником Петроградской консерватории Иегошуа Шейниным (1890–1948), с 1931 года официально именовался «Государственной всеукраинской еврейской капеллой “Евоканс”». В 1934 году она получила звание «заслуженной», а ее руководитель стал заслуженным артистом УССР. Однако спустя пять лет ему уже ставили в вину формализм и «синагогальщину», а «Евоканс» был назван «очагом националистических извращений в области искусства». По этому поводу агентура фиксировала возмущение и антисоветские выпады фигурантов дела, в том числе заявление М. А. Талалаевского, что «это очередная уступка Гитлеру» [105].
Приводились запись высказываний Гильдина об уничтожении еврейской культуры в СССР, сделанных им 28 августа 1939 года «в беседе с украинским националистом, академиком [П. Г.] Тычиной» [106]; сообщение, что арестованный в 1938 году в Тирасполе за участие в сионистской организации еврейский писатель Янкелевич [107] показал, будто сионистская организация МАССР была связана с сионистскими группами в Киеве (через Фефера) и в Одессе (через Ирму Друкера) [108]. Не обошлось вновь и без показаний М. С. Тейфа о принадлежности к ликвидированной в Белоруссии национал-фашистской организации некоторых его коллег на Украине [109].
Все выглядело так, будто украинские чекисты раскрыли настоящий заговор против советской власти, и это, казалось бы, подтверждали, помимо прочего, целые тома агентурных донесений. Но о чем были эти донесения? По существу, о том же: о недовольстве еврейских писателей закрытием еврейских журналов и газет, еврейских учебных заведений, учреждений культуры.
Агент «Серафимов» в большом многостраничном отчете описывал (25 сентября 1938 года) содержание своих разговоров с некоторыми обитателями «Ролита», киевского писательского кооперативного дома, по поводу закрытия в Москве (14 сентября 1938 года) газеты «Дер Эмее» («Правда»). Один из них, Хаим Гильдин, сказал: «У всех писателей еврейских этот факт вызвал исключительно гнетущее состояние» [110]. В другом своем донесении (от 20 октября 1938 года) тот же агент представил свои наблюдения и разговоры в более обобщенном виде:
Оселком, на котором можно было проверить настроение еврейской писательской среды, являются те факты, которые имели место в последнее время. Речь идет о ликвидации ряда еврейских школ в Белоруссии [111], еврейской газеты «Дер Эмее» в Москве.
То обстоятельство, как реагировали в Киеве на эти факты, говорит о том, что в этой среде никак не изжить националистические настроения и взгляды. Не все на это реагируют одинаково. Есть растерянность, есть глухое недовольство, с трудом скрываемое, существует и прямая контрреволюционная оценка этих фактов. С кем мне приходилось говорить за это время, а говорил я с Тильдиным, Резником, Каганом, Гофштейном, Талалаевским, я не слыхал подлинно советского ответа на вопрос, скажем о школах [112].
Особенно много таких рефлексий было в донесениях «Канта», основного и самого плодовитого источника по делу «Боевцы» в предвоенное время.
В записке «О евсекции Союза советских писателей Украины», датированной 26 октября 1938 года [113], он повествует не только о группировках в еврейской литературе и методах руководства евсекции Союза писателей во главе с И. С. Фефером, но и делится своими рассуждениями о характере «националистических настроений»:
Все разговоры и сплетни о мнимом закате еврейской культуры в СССР являются заведомо выдуманной злостной клеветой троцкистов и буржуазных националистов. Клеветой является и «теория» Пинчевского в кулуарах ССПУ о том, что евр [ейская] литература в СССР не имеет резервов. За последнее время появилась большая плеяда новых молодых писателей <…>. А между тем среди еврейских писателей на Украине в самое последнее время там и сям почувствуешь националистические настроения, выражающиеся в том, что мы, мол, вот, последние, никому не нужные, что нас не читают, что еврейская культура гибнет [114].
Здесь же он задается вопросами (и сам отвечает на них): почему наша советская еврейская поэзия не удовлетворяет читателя? Что мешает некоторым писателям хорошо работать? Как должны воспринимать писатели лозунг об актуальности литературы? Пишет о «бездействии» евсекции ССПУ, о том, что ее руководство ничего не делает для сближения еврейских писателей с их украинскими и русскими коллегами и т. п.
«Чрезвычайно интересно, – твердит “Кант” в другом донесении “О состоянии еврейской литературы в УССР” (от 15 ноября 1938 года), – в первую очередь проследить творческий путь той группы писателей, которые долгие годы были в руководстве литературных] организаций и стояли во главе литературного движения» [115]. Он предваряет этим свои рассуждения о произведениях И. С. Фефера, Д. Н. Гофштейна, X. М. Тильдина, А. В. Вевьюрко и А. П. Абчука, хотя вряд ли это было столь уж интересно для его кураторов из 2-го отдела УТБ НКВД. Невольно ловишь себя на мысли, что, если бы не бланк с заголовком «Агентурное донесение» и грифом «Строго секретно», подобные донесения можно было бы принять за материалы какого-нибудь писательского пленума. Недаром чекисты такого рода информацию обычно перечеркивали – очевидно, как бесполезную в оперативном отношении.
(Перечеркнутой оказалась и большая часть донесений «Канта» о Меере Винере. Всего их было им написано пять. Помимо краткой «портретной» характеристики Винера [116] и весьма тенденциозной истории его деятельности в киевский период [117], составленных с чужих слов и относящихся к январю и февралю 1939 года, они включают также описание непосредственного впечатления, произведенного на агента Винером в процессе двух встреч с ним в Москве, куда «Кант» ездил «в рейд» по специальному заданию в апреле 1939 года [118], и изложение литературно-критических установок Винера, также на основании бесед с ним [119]. Трудно сказать, является ли эта
