Иногда было трудно разобраться без технической документации. Тогда просил у мастера или у рабочего разрешения посмотреть чертежи. Не стеснялся обращаться к мастеру или рабочему с просьбой пояснить мне непонятное. И никогда не встречал отказа.
Год проработал я в КБ «Красного путиловца», когда директор завода неожиданно (в моей жизни многое свершалось неожиданно) получил телеграмму: «Срочно командировать Грабина в Артиллерийское управление».
В тот же день я выехал в Москву. В Артиллерийском управлении мне вручили предписание: «Командируется на постоянную работу в конструкторское бюро № 2 Всесоюзного орудийно-арсенального объединения Наркомтяжпрома». Это была как раз та самая организация, куда я был распределен после окончания академии.
КБ-2 располагалось на пятом этаже большого московского дома. Входная дверь вывески не имела и ничем не отличалась от двери в обычную квартиру. На звонок открывал вахтер Спиридоныч, высокий сухощавый старик с отвислыми усами, любивший напускать на себя строгость.
Вдоль всего конструкторского бюро пролегал широкий, ярко освещенный коридор, по обе стороны его тянулся ряд дверей, за каждой из них — комната с высоким потолком и большими окнами. Дневной свет отражался в натертом до блеска паркете.
В комнатах всегда тихо. Но это не мертвая, безлюдная тишина. То прошуршит по бумаге карандаш, то послышится разговор вполголоса, сдержанное покашливание.
Все комнаты уставлены чертежными досками — кульманами. Из-за досок не сразу заметишь людей в коричневых и белых халатах. Это конструкторы. Коричневые халаты носят советские, белые — немцы. Они законтрактованы нашим правительством для проектирования новых систем советской артиллерии.
Иногда два человека обходят все комнаты конструкторского бюро: начальник КБ Шнитман и начальник немецкой группы инженер Фохт.
По знакам различия Шнитман — высокое должностное лицо, но постоянная угодливая улыбка на его холеной физиономии совсем не соответствует его воинскому званию. Шнитман бесшумно скользит по паркету и всем своим видом старается показать, что для Фохта он готов на все. Молодые советские конструкторы прозвали его «дипломатом». Он действительно раньше бывал за границей с какими-то поручениями Внешторга, в артиллерии же ничего не понимал, что, впрочем, его не беспокоило.
Фохт марширует, звонко печатая шаг, голова его откинута, плечи приподняты, на худощавом, синеватом после бритья лице выражение холодное и жесткое. Один глаз у него стеклянный, но это трудно заметить, потому что у живого глаза такое же выражение, как и у искусственного.
Фохт разговаривает лишь с теми, на ком белый халат, то есть со своими соотечественниками. В его обращении с ними нет ничего похожего на вежливость он в лучшем случае молчаливым кивком показывает свое удовлетворение, а неудовольствие выражает окриком. При малейшей попытке возражения его покидает всякая выдержка. Впрочем, возражения исключительно редки — немцы смотрят на Фохта как на бога и к тому же сильно его побаиваются.
Указания Фохта всегда категоричны, как приказ. Но так или иначе немцами он руководил неплохо. Как ни неприятна мне была его личность, надо отдать ему должное: конструктор он был опытный, знающий.
На советских инженеров Фохт не обращал внимания, для него эти люди в коричневых халатах почти не существовали. Да и о чем ему было с ними разговаривать? Заняты они были копировкой, изредка — отработкой самых второстепенных деталей, что называется «осмысленной деталировкой», — очевидно в отличие от «неосмысленной», которая с успехом могла быть проделана обыкновенным чертежником, но к которой из месяца в месяц были прикованы русские конструкторы. Считалось, что будущий конструктор должен вычертить от 3 до 5 тысяч деталей, прежде чем его можно допустить к проектированию мелких узлов. Если принимать эту программу всерьез, то для ее осуществления потребовалось бы от шести до десяти лет. Следовательно, непосредственно проектированием русские инженеры стали бы заниматься не ранее 1937 или даже 1941 года. Эти правила были установлены только для русских конструкторов. На юнцов, приехавших из Германии вместе с опытными конструкторами, эта система не распространялась. И что поразительнее всего: люди, на которых была возложена задача представлять в конструкторском бюро интересы Советского государства, безропотно подчинялись этим порядкам.
Молодые советские инженеры, конечно, не могли спокойно терпеть такого рода метод подготовки и воспитания. Они подавали заявления об увольнении. Чаще всего это были выпускники гражданских вузов, они даже представления не имели о назначении деталей, которые им приходилось бессмысленно вычерчивать. Они настаивали, чтобы их отпустили из конструкторского бюро для работы по своей гражданской специальности. Но их не отпускали. Этот протест имел лишь один положительный результат: молодых инженеров, окончивших гражданские вузы, начали обучать некоторым азам артиллерийского дела и возить на полигон для участия в стрельбах из различных артиллерийских систем.
Обо всем этом мне рассказали сами молодые инженеры, как только я прибыл в КБ-2. Я интересовался их работой, условиями, в которых они жили, и, что меня удивило, молодежь при этом смотрела на меня с таким изумлением, как будто бы мое поведение не было естественным для каждого мало-мальски воспитанного человека. Оказалось, это шло вразрез с традицией обособленности военных инженеров от гражданских — неумной и возмутительной традицией, укоренившейся в КБ-2.
С самого начала я был поставлен в КБ-2 в особое положение: меня перевели сюда по воле И. П. Уборевича, занимавшего тогда пост начальника Вооружения, и в отличие от других советских инженеров поручили самостоятельное проектирование артиллерийской системы. Немалую роль в этом сыграл и мой дипломный проект, сделанный в Артиллерийской академии.
Тема дипломного проекта сначала была сформулирована как «Влияние вращения земли на полет снаряда». Я подобрал нужные материалы, постепенно их изучил и уже был готов приступить к работе, но после окончания теоретического курса руководство факультета вдруг предложило нечто совершенно иное: «Стрельба тяжелых железнодорожных батарей».
Материалов на эту тему почти не оказалось. С великими трудностями я разрабатывал и теоретические и практические вопросы. Дело подвигалось медленно, и я обрадовался, когда через месяц начальник факультета собрал всех слушателей-дипломников и объявил, что ранее утвержденные темы отменяются. При этом присутствовали все руководители дипломного проектирования: главный руководитель Николай Федорович Дроздов, руководитель по внутренней баллистике Иван Платонович Граве, по внешней баллистике — Валериан Валерианович Мечников, по теории лафетов — Константин Константинович Чернявский, по противооткатным устройствам — Константин Ипполитович Туроверов.
