После этого Ошо отправился в старый, уединенный храм рядом со своей деревней. Там находился жрец, следивший за этим храмом. Ошо сказал, что его не следует беспокоить, и попросил жреца приносить ему один раз в день что-то из еды и питья, пока он будет лежать в храме в ожидании смерти. Для Ошо это стало прекрасным жизненным опытом. В действительности смерть, разумеется, так и не пришла, хотя Ошо сделал почти все возможное, чтобы «умереть». Он прошел через странные и необычные ощущения. Много чего с ним произошло, но по словам Ошо: «Самое характерное из того, что вы чувствуете, когда вот-вот умрете, это то, что вы становитесь более спокойны и молчаливы». Некоторые из впечатлений в течение этого эпизода действительно завораживают. В отношении страха смерти Ошо рассказывал об одном особом случае.
«Я лежал там. На третий или четвертый день в храм вползла змея. Это было в поле моего зрения, я ее видел. Но меня это не испугало. Неожиданно меня охватило странное чувство. Змея подползала все ближе и ближе, и я чувствовал себя очень странно. Страха не было. Вот я и подумал — может быть, моя смерть придет ко мне вместе с этой змеей, тогда зачем пугаться? Ждать! Змея переползла через меня и исчезла. Страх испарился. Если вы принимаете смерть, страха не будет. Если вы цепляетесь за жизнь, все страхи будут с вами».
Коль скоро смерть принимается как реальность, ее приятие немедленно создает расстояние, точку, с которой каждый может наблюдать за течением жизненных событий. Это возвышает над страданиями, печалью, заботами и разочарованиями, которые обычно сопровождают подобные события. Ошо описывает свои впечатления, связанные с таким состоянием отстраненности:
«Много раз мухи вились вокруг меня или ползали по мне, прямо по лицу. Иногда меня это раздражало, и мне хотелось их согнать, но потом я привык справляться с собой — какой в этом толк? Рано или поздно, я начну умирать, и здесь не будет никого, кто бы мог укрыть мое тело. Так пусть все будет как будет. В тот момент, когда я позволил мухам вести себя как им вздумается, раздражение исчезло. Они по-прежнему ползали по моему телу, но меня это как будто не касалось. Они как будто ползали по чьему-то чужому телу. Это было как бы на расстоянии. Если вы принимаете смерть, появляется отстраненность. Жизнь со всеми ее заботами и хлопотами проходит где-то далеко».
Вряд ли можно сказать, что Ошо так уж верил в предсказания астролога. Тем не менее это дало ему хорошую возможность, побудило к изучению и пониманию смерти. Ошо заключает:
«Физически я, конечно, однажды умру. Однако то предсказание астролога помогло мне тем, что подтолкнуло к раннему осмыслению смерти. Я мог рассуждать и воспринимать ее наступление почти сознательно».
Таким образом, путем напряженного и созерцательного прохождения через состояние смерти, Ошо убедился, что даже если его тело могло умереть в том смысле, что перестало отвечать на какие-то раздражители, его сознание оставалось бы полностью активным. Он рассуждает:
«В некотором отношении я умер, но я пришел к пониманию того, что также существует нечто вроде бессмертия. Если вы полностью принимаете смерть, вы начинаете осознавать ее».
Плавал ли он в полноводной реке Шаккар или искал других приключений, Ошо оставался прирожденным лидером довольно опасной мальчишеской ватаги. Его приятели бесконечно любили и уважали Ошо. Он был не только их товарищем по оружию, но их наставником и проводником. Они были поражены остротой его ума, его отвагой и творческим настроем. Ошо отвечал своим товарищам любовью и тепло заботился о них. Он не только сам экспериментировал и познавал новое, он воодушевлял на то же самое своих товарищей. Чтобы избежать повторений, они каждый день придумывали новое занятие. Ошо постоянно напоминал им, что надо бороться против предрассудков и лицемерия.
Компания Ошо была хорошо известна жителям города благодаря их бесстрашным выходкам: поговаривали, что даже местные воры и убийцы избегали вставать на их пути. Их проделки совершались днем, а в полнолуние они развлекались тем, что отвязывали осликов и катались на них до самого рассвета. Поток жалоб от возмущенных жителей постоянно обрушивался на семью Ошо. Его отец, слушая шутливые отговорки сыночка, обычно был в замешательстве и не знал, что делать, поскольку догадывался, что большинству жертв не на что было жаловаться — разве что на ущемленное самолюбие.
В целом Дадда не обращал внимания на жалобы, но был один случай, когда, рассердившись не на шутку, он запер Ошо в его комнате. Он отказывался выпустить сына до тех пор, пока он сам не успокоился, однако наказание оказалось бесполезным, поскольку Ошо прекрасно чувствовал себя в своем собственном обществе. Он оставался взаперти несколько часов, не совершая ни одного движения и не издавая ни одного звука. Когда Дадда обеспокоился этой тишиной, Ошо с прохладцей в голосе сообщил ему, что беспокоиться не о чем и он будет просто счастлив оставаться в комнате сколь угодно долго. Несколько раз учитель наказывал Ошо за to, что тот опаздывал на уроки. Он заставлял его бегать вокруг школьной спортплощадки. Но и эта идея возымела обратное действие, поскольку Ошо обожал физические упражнения и продолжал опаздывать, чтобы почаще оказываться на спортплощадке. В конце концов учитель сдался!
Первый бунтарский поступок Ошо пришелся на седьмой класс. Директор школы был приверженцем строгой дисциплины, особенно внимательно надзиравшим за соблюдением правил поведения в школе. Свободолюбивый дух Ошо всегда противился навязанной ему дисциплине. Он верил в свою собственную, спонтанную дисциплину. В школе всем предписывалось носить матерчатые шапочки, Ошо же, однако, разрешалось носить шерстяную шапочку, единственную на всю толпу учащихся. Однажды Ошо пришел в кабинет директора и спокойно заявил, что с этого момента обязательное ношение шапочек в школе отменяется, и если их ношение не станет добровольным, учащиеся устроят забастовку. У директора хватило здравого смысла, чтобы правильно просчитать ситуацию, и с этого дня надевать головные уборы стало необязательным. Позже Ошо провел в школе еще несколько кампаний протеста против бессмысленных правил, строгой дисциплины и ханжеского поведения учителей.
Бунтарство Ошо также находило свое выражение в форме проделок, целью которых чаще было отнюдь не выставить напоказ лицемерие общества и уязвить чье-то эго. Его шутки и поддразнивание не были злобными и не были направлены на то, чтобы кого-то уколоть — все, что он делал, было добродушной шуткой. На первый взгляд казалось, что его энергия направлена на какого-то человека, но на самом деле он метил в устаревшие обычаи или эгоцентричное поведение. Человек как таковой никогда не являлся его мишенью, он нападал только на застывший стереотип.
