и дома о нас заговорили бы не так.
А один из нас слушал и сказал:
— Кабы одного фрица убить, тогда и самому можно погибнуть.
— Нет, — возразил другой, — так дешево ценить себя нельзя. За одну голову надо десяток их положить.
Тот, кто хотел убить одного немца и окупить этим свою смерть, оказался Эрдыни Ренчинов. Я встретился с ним в марте тысяча девятьсот сорок третьего года в Брянском лесу во время сильного боя.
После наших детских разговоров о войне прошло два года. Наша рота была во втором эшелоне. Мы лежали в глухой тайге [7] и ожидали команды, чтобы двинуться вслед за передовой ротой, которая с рассвета ведет сильные атаки против немецких окопов.
Но команды никакой не подавалось. Мы прислушивались к свисту снарядов, прижимались плотнее к земле от разрывов. А впереди бушевал огонь, с грохотом валились деревья, дикие пули с передовой долетали до нас и обессиленными шелушили кору толстых берез. Лежать было холодно, обледенелый снег коробил все тело.
Наконец к обеду нас повели в атаку. Из передовой роты уцелели немногие; сразу, как только мы поверстались с ними, они вместе с нами кинулись на немцев. Но немцев не так легко было взять: они беспрестанно косили по нас из пулеметов и автоматов. Те, кто ранен, оставался взади, а остальные упорно пролезали вперед.
До окопов оставалось метров пятьдесят. Один из бойцов кинул гранату и угадал прямо в окоп. Три немецких автоматчика замолчали. Боец этот всех вперед кинулся дальше и распределил две гранаты по окопам справа и слева от себя. Ползая по-кошачьи, он первым заскочил в окопы и взялся в рукопашную схватку. Когда мы ворвались в окопы, этот боец уже лежал около бруствера, облитый кровью. С немцами в окопах мы рассчитались быстро. На минуту стало тихо. Я подошел к бойцу, говорю, чтобы проститься с этим неизвестным солдатом. Наклонился над ним и хотел поцеловать, но вдруг он приподнялся и говорит:
— Алеша, ты откуда взялся?
Я обомлел, не знаю, что сказать, и от радости со слезами в глазах припал к груди героя. Это был тот самый Эрдыни, который мечтал два года назад убить только одного немца.
28. Думали — ноги по коленки сносим
Я до самого Берлина дошел. Шесть штук наград имею.
В армию в сорок втором году, пятого августа взяли. До сорок второго года был председателем колхоза. Эвакуировал колхоз. Потом хлопотни было много. Здесь была фронтовая полоса.
В сорок пятом году меня в Польше ранило. Два раза ранен был легким ранением. Лицо пулей ударило, вот зуб… Все рассказать — так волосы дыбом…
Когда подходили к Финляндии, я был ездовым минометчиком. Нам создали команду боепитания. Приказ: доставить боеприпасы. А он (немец) по сопкам закопавши. Лес срублен, одни пенья оставши.
Мы доехали. Боеприпасов было на переднем крае много, но трудно достать. Мы положили мины, ящики с патронами. Когда надо было по железной дороге переезжать, он сильно по этому месту бил. Пока он не бьет, нужно было в этот момент проехать на сопку. На сопке стоял наш батальон. Немцу видно было все: он был около реки Оксы, в сопках.
Я приготовился. Кончили бить. Тут я по лошадям плеткой — и галопом. Траншея глубокая. Я раскидал по траншеям ящики — и галопом в воронку и сам туда… Тут отстоялся — и к старшине.
Командир доложил начальнику штаба батальона. Он — наградить Нилова за хорошее доставление боеприпасов орденом Красном Звезды. Он думал, что с меня осталась копия.
…Как на синявинские болота пришли, немец с флангов, в лоб начал бить, так нас с батальона восемнадцать человек осталось. Вот в жизни до веку (хватит. — А. Г.) все рассказать. Так и сено гресть неколи.
До Берлина пешком с боями шли. Как это ноги длинные остались?! Мы думали, по коленки сносим. Будто ноги длинней были.
29. Теперь и на отдых можно
Ударила «катюша», все встали и пошли в атаку. Меня ранило в руку. Думаю: как же так? Меня ранило, а я ни одного фрица на тот свет не отправил… Потом все-таки одного уложил. А меня ранило еще в голову. Посерьезнее. Ну, думаю, теперь и на отдых можно. А то как-то обидно ни за что ни про что кровь свою проливать.
30. Чудом в голову не угодил
Вчера исправлял линию. Бегу. Вдруг — р-р-раз, и винтовку — дерг назад! Прибегаю на КП, гляжу: ствол поцарапан. Оказывается, осколок около головы прошел (винтовка-то на плече была). Чудом в голову не угодил.
Комбат приказал там вымыться. В лесу развели костер, плащ-палатками обгородились. В котлах снегу натопили. Разделись в сарайчике, что рядом был.
Моемся спокойненько у костра. И вдруг — над головой снаряд, да прямо по сарайчику — ба-бах!
Сарайчик — на воздух. Плакала наша одежонка. Вот и пришлось в укрытие до «огневых» добираться в чем маменька родила…
Как говорится, помылись!
Выходили из окружения. Ночь… Спустился я к речке. Из темноты обдало сыростью: вода близко. Кругом стрельба.
И вот вижу: по колени в ледяной воде стоит девушка и раненых бойцов перевязывает. Пули так и свистят, а она работает.
Это была Нина — санитарка из нашей части. В ту ночь и ее ранило… Только она долго еще перевязывала, а потом потеряла сознание. Ее бойцы из боя на руках вынесли…
Награду получила — Красную Звездочку.
Любил я свой дивизион. Рвался после ранения к людям, с которыми столько пережито и пройдено. Тянуло к своему комиссару Коле.
Русская душа парень: открытый, прямой, артельный. Только горяч был: один готов был пойти в атаку на немцев.
Мост через Днепр у Кременчука строило тридцать тысяч народу. Дали задание выстроить в двадцать пять дней. Выстроили — в двадцать.
Посмотришь, бывало, с моста вниз, а люди на льду двигаются, как муравьи. Их столько у моста копошилось, что все сливалось в черное пятно.
Когда работали, немец делал налеты. Бомбил, но зря: и мосту не повредил, и работы не приостановил…
За эту работу почти весь наш взвод награжден медалями, а командир Красную Звездочку отхватил.
35. Взятие рейхстага (О подвиге Героя Советского Союза С. А. Неустроева)
Когда Гитлер напал на нашу страну, сын мой Степан ушел добровольцем в армию и поступил в военное училище. В феврале сорок второго
