приказал дать занавес и извинился перед зрителями, которые несмотря ни на что с восторгом отнеслись к такому представлению.
Пришлось взять себя в руки и доиграть пьесу…
The show must go on.
Есть люди, которые всю жизнь ищут тайну философского камня, того, что обращает свинец в золото.
Я же знавал одного алхимика, который открыл секрет соуса «винегрет».
Винегрет — это немыслимое соединение двух несмешиваемых ингредиентов.
В жизни «детство» и «уходящее время» — как растительное масло и уксус.
Можно сколько угодно биться, пытаясь примирить их друг с другом, но стоит только остановиться, как одно из них немедленно берет верх над другим.
Ив Робер открыл секрет изготовления такого винегрета.
Бебер так и не расстался с омнибусом. Он избежал того трудного возраста, когда приходится сражаться с пуговицами и прыщами.
Что бы он ни примерял — короткие штанишки, пижаму Филиппа Нуаре или усы Жана Рошфора, в любом возрасте он в какой-то мере оставался десятилетним мальчишкой.
Когда он занимался режиссурой, он не говорил «Мотор!», он говорил: «Играем!»
Как будто творчество сводилось к развлечению.
Ну меня-то уговаривать не надо, развлечения — это мой конек. Если бы у нас были знаки различия, то мне по части развлечений дали бы черный пояс… Конечно, время от времени я работаю — чтобы отдохнуть. Но если меня настойчиво уговаривают еще и позабавиться, это провокация.
В «Высоком блондине» я известный скрипач. Ив особенно следил за тем, чтобы гардероб у меня был безупречный. А вот это как раз значило требовать от меня слишком многого.
Начинаем снимать сцену…
— Мотор!
— А вас я…
— Стоп! Гример! Там что, написано, что он по совместительству автомеханик?
— Да нет…
— Тогда что у него с руками? Уведите его, пусть отмоет руки.
Через пятнадцать минут все сначала.
— Мотор!
— А вас я…
— Стоп! Гример, где он мыл руки?
— Ну… во дворе… Чтоб не терять времени, мы не пошли в фургон.
— И что он в это время делал?
— Ну… присел.
— Присел… Вот именно… Костюмер! Поменяйте ему брюки, у него сзади все белое.
Пятнадцать минут спустя.
— Мотор!
— А вас я…
— Стоп! Костюмер! Вы ему брюки поменяли?
— Ну да…
— И как это произошло?
— Ну он пошел в фургончик, снял брюки…
— Так, снял брюки… А потом?
— Ну я пошла за другими…
— Так…
— И он их надел…
— Это все? Постарайтесь вспомнить точно, что произошло. Это очень важно. Не упускайте ни единой детали.
— Ах да! Он попросил стакан воды.
— Стакан воды… Продолжайте, мне интересно.
— Ну я пошла за водой, а он пока надел ботинки.
— Сам надел?
— Ну да, сам…
— И вы, значит, его оставили, а он надел свои собственные ботинки…
— Да, я его оставила, и он надел ботинки… (До нее наконец доходит.) Свои… собственные…
И так могло длиться часами. Даже когда господин Ив хотел рассердиться, маленький Бебер в своем уголке смеялся до колик.
Наша первая встреча состоялась на прослушивании актеров для театральной постановки, где у него была главная роль. Там были очень хорошие артисты, гораздо более опытные, чем я, но поди пойми, почему он выбрал именно меня.
Мы играли серьезную, статичную пьесу. Но поди пойми, почему он вскоре предложил мне подвижную и забавную роль в «Александре Блаженном».
Я был начинающим актером, и поди пойми, почему он заставил меня начать писать и стал продюсером первого фильма, который я снял как режиссер, — «Рассеянный».
Поди пойми…
Что он увидел такого, о чем не знал я сам? Может, ту самую упорную жажду счастья? Не знаю.
Как бы то ни было, а он пошел на риск.
Встреча — это всегда риск. Пари.
Конечно, риск может не оправдаться, и пари можно проиграть, но это игра, и порой ожидания не оправдываются.
Нельзя позволить себе экономить на боли, если хочешь, чтобы у тебя в жизни были стоящие встречи.
Такие встречи, в которых вроде бы и нет ничего особенного, но они меняют все.
В киношных кругах, где большинство добрых джиннов чуть что лезут в бутылку, мне с лихвой хватало поводов озлобиться, замкнуться, запереться на тысячу замков.
Зато войти в кино вместе с Ивом — это неоценимый подарок. Он научил меня жить, распахнув двери настежь. Он показал мне, как можно слушать кого-то, не задаваясь вопросом, а зачем он это говорит.
Он научил меня, что неискушенность и доброта Вебера — не слабость, а дар, который нужно беречь.
А сберечь его легче всего, позволив ему играть на корабле, плывущем по «утиной заводи», на том корабле, что называется «Ноев ковчег», или «клан», или просто как его фильм — «Друзья-приятели».
Я слишком много вижу вокруг людей, которые решили отправить своего Вебера в чулан. Они и не подозревают, что в один прекрасный день он вылезет оттуда и предъявит им счет.
Наверно, так случилось и с Ивом перед самым его уходом. Но ему не стоило беспокоиться. Ребенку, которым он был когда-то, он мог смотреть прямо в глаза. Не склоняя головы. Он никогда его не бросал. И никогда не отправлял в чулан.
Видимо, Бебер мог гордиться Ивом. По крайней мере так же, как Ив любил Бебера.
Он сделал все, чтоб тот сказал ему:
«Я все одно с тобой, как бы жизнь ни повернулась».
И я верю, он так и сказал.
Глава IX. Тот самый Жан, или Сила и спокойствие
— Билет второго класса до Шартра, пожалуйста…
Полночь, и, как всегда по вечерам, я собираюсь сесть в последний поезд. Как всегда, дежурный кассир не торопясь выписывает билет, словом, все как всегда… Только вдруг у меня из-за плеча доносится писклявый голосок, который восклицает:
— Значит, он опять за свое!
До кассира доходит не сразу. Голосок продолжает:
— Он покупает у вас билет второго класса, а сам всегда садится ко мне, в первый!
Писклявый голосок — это Карме. Он тоже играл в театре, он тоже садился в шартрский поезд, потому что на следующее утро ему тоже предстояло участвовать в съемках нового фильма Ива Робера «Александр Блаженный». С той только разницей, что у него-то этот фильм был не первый и он мог покупать себе билеты первого класса хоть на целый вагон.
После такого подлого нападения под пристальным взглядом железнодорожного чиновника мне надо было реагировать немедленно: я тут же взял и покраснел! Естественно, Карме не
