Для лучшей характеристики Кондорсе как политического деятеля послужит описание отношений его с известными нам деятелями революции. Начнем с Лафайета. Кондорсе был дружен с Лафайетом до тех пор, пока последний, по словам первого, не сделался игрушкой в руках интриганов. Поводом к разрыву послужила кровавая расправа на Марсовом поле, после которой Кондорсе написал Лафайету: «Двенадцать лет вас все считали защитником свободы; если же вы будете продолжать поступать так, вас будут считать врагом свободы» – и с тех пор прекратил свои сношения с ним. Марат своей пропагандой анархии и убийств выводил Кондорсе из состояния обычного равновесия; Кондорсе нападал на него горячо и резко и говорил: «Катон и Брут покраснели бы при мысли оказаться в сообществе Марата».
Об отношениях своих к Дантону Кондорсе говорил следующее: «Меня обвиняли в том, что я содействовал назначению Дантона министром юстиции. Я был убежден, что в министерстве необходим человек, располагающий народным доверием, чтобы сдерживать проявления страстей. К тому же надо было выбрать человека, характер, ум и ораторский талант которого соответствовали бы высоте его призвания. Все эти качества соединял в себе Дантон».
И Кондорсе не жалел, что содействовал возвышению Дантона, хотя ставил ему в вину, что он чересчур подчинялся народу и всегда руководился мнением толпы.
В Дантоне Кондорсе высоко ценил то, что тот не питал ненависти и страха к знаниям, талантам и добродетелям. Это была большая редкость в революционере. С жирондистами Кондорсе сходился во многом, хотя и не принадлежал к их партии, сохраняя свою полную независимость.
«Жирондисты, – говорил он, – требуют от меня, чтобы я разошелся с Дантоном, и Дантон настаивает на моем разрыве с жирондистами; я же стараюсь только о том, чтобы каждая партия поменьше занималась собственными делами и побольше думала об общем благе». К Робеспьеру Кондорсе относился холодно, но справедливо. Робеспьер же ненавидел Кондорсе как противника в политике.
Кондорсе еще в молодости останавливал внимание г-жи Леспинас совмещением в себе по видимости непримиримых контрастов. Действительно, он являлся перед нами то горячим, непреклонным и резким, то мягким, добродушным и чувствительным. Известная г-жа Ролан считала его человеком бесхарактерным и, намекая на двойственность его природы, называла ватой, пропитанной спиртом. И вероятно, многие разделяли это мнение. В сущности все сводилось к тому, что в Кондорсе не было банальных признаков сильной воли, то есть строгих бровей, огненных глаз, громового голоса и т. п., и проявление его железной воли можно было видеть только в поступках. Осуждали его также за изменчивость взглядов. Мы видели, что он сперва был монархистом, потом же, сравнительно поздно, сделался республиканцем. Между тем во всем этом и обнаруживается цельность и последовательность. Все изменения в его взглядах вытекали из одного неизменного желания добра своей родине. Он присматривался к обстоятельствам, изучал факты, и от этого взгляды его постепенно расширялись.
Так, например, одно время Кондорсе стоял за ограничение политических прав одними собственниками. В 1790 году он восставал против ценза для кандидатов в депутаты, но ничего не имел против небольшой и легкой таксы на всех, кто пожелает отправлять обязанности активного гражданина.
Через год Кондорсе счел возможным еще более расширить основы представительства, а при обсуждении закона 10 августа 1791 года он настаивает на предоставлении избирательного права всем тем, кто имеет постоянную оседлость, будь они собственники или нет. В представленном же им в 1793 году проекте конституции право на голосование признается уже за всеми. Это постепенное развитие и придает особую ценность политическим взглядам Кондорсе; они установились тем же путем, каким устанавливаются научные истины в точных науках.
В то время, когда Кондорсе наконец открылся доступ к той практической деятельности, о которой он мечтал еще в молодости, ему было уже около пятидесяти лет. Предшествующие разнообразные занятия дали ему все необходимое для политика. Он сознавал себя как нельзя лучше подготовленным к практической деятельности, но путь его в этом отношении был не широк. Его не выбрали в Генеральные штаты. Заседая вместе с Бальи в муниципалитете, он заявил себя здесь ясно выраженным мнением о необходимости выбирать министров из списка кандидатов в депутаты. Приблизительно в то же время Кондорсе мог сделаться морским министром, но он отказался и указал на математика Монжа, который вскоре и занял это место.
В 1791 году Кондорсе оставил муниципалитет; его выбрали комиссаром национального казначейства; деятельность его, таким образом, несколько расширилась. Ему принадлежала редакция адреса, поданного городом Парижем конституционному собранию, с требованием изменить закон, определявший право граждан пропорционально количеству платимых ими податей.
В конце 1791 года Кондорсе, однако, отказался от должности комиссара, желая во что бы то ни стало сделаться членом Национального собрания. Но здесь философ встретил крайне ожесточенную вражду партий, вооруженных самой черной клеветой, жертвой которой вскоре и сделался этот безупречный человек. Один памфлетист уверял, что секретарь Академии по ночам посещал двор, вел дружбу с братом короля и в то же время высказывался против двора в своих сочинениях. По тем временам это было тяжкое обвинение. К счастью, вскоре оказалось, что ночным посетителем двора был не Кондорсе, а граф Орсей, первый камергер брата короля. Несмотря на сети интриг, Кондорсе, вступив в Законодательное собрание, сделался его секретарем, а вскоре и президентом. Неловкость, застенчивость и слабость голоса лишали его, однако, возможности поражать с трибуны своих противников и выходить победителем в шумных спорах. Но он неизменно представлял собрание, когда оно имело надобность обращаться к народу, к иностранным государствам и к представителям партий. Здесь во всей полноте проявлялись убедительность речи и безграничная справедливость Кондорсе.
Деятельность Кондорсе в Законодательном собрании более отвечала его призванию. Он занимался организацией публичного образования. К этому времени относится издание его знаменитого трактата «Sur l'instruction publique» и многих проектов, содержащих подробности организации народного образования. В последней главе мы будем говорить об этом сочинении подробнее, теперь же ограничимся указанием на ту главную идею, которой оно проникнуто. В воспитании Кондорсе видел незаменимое средство установить между людьми возможное равенство и встать на путь непрерывного и беспредельного совершенствования рода человеческого. Трактат Кондорсе и его проекты отличаются большой оригинальностью и широтой взглядов. Они, как видно, составляли плод долгих размышлений.
