Савоня еще раз прихлебывает из ложки и отодвигает ведро от огня чуть в сторону.
- Так... Где вечерять желаете? Здеся или в избе?
- Мальчики, давайте здесь, на воздухе.
- Оно, конешно, вам на воздухе интереснее. Дак тади стол надобно выставить. Там у меня и миска гдей-то была. Только беда, ложек нету, одна-разъединая.
- У нас есть картонные стаканчики.
- Ну тади можно и кушать.
Кличут Гойю Надцатого. Тот молча протягивает руки к огню, потирает выпачканные мелками легкие долгопалые ладони. Взгляд у него далекий, отсутствующий, как у пророка, и видно, что весь он еще там, на берегу, где осталась его тренога.
Из избы выволакивают стол и лавку, ставят между костром и стеной сторожки, из камней и досок сооружают еще сиденья. Шурочка достает из рюкзака хлеб, полкраюхи сыру, стопку бумажных стаканчиков. Савоня щепкой поддевает ведерную дужку, на ходу обдувает днище и водружает ведро с ухой на середину столешницы. Все рассаживаются с тем нетерпеливым оживлением, которое всегда сопутствует еде под открытым небом.
- А вы что же? - спрашивает Савоню Шурочка, разливающая уху по стаканчикам, которых хватило и под водку.
- Кушайте, кушайте,- мнется в стороне Савоня,- я тут за теплинкой послежу.
- Давай, б-батя! - Дима-маленький выставляет три бутылки "Столичной".Пропусти лампаду.
Савоня, поупорствовав для приличия, присаживается на краю скамьи рядом с Гойей Надцатым, вешает мичманку себе на колено, приглаживает волосы, сквозь остатки которых проглядывает младенчески розовый череп, и, пока Дима-маленький откручивает пробку и разливает всем по бумажным стаканчикам,сдержанно покашливает, делая вид, что осматривает кровлю сторожки. Тем временем Шурочка разливает уху и на обрывках газеты кладет перед каждым по куску рыбы.
- Ой, давайте, давайте! - торопит она.- Есть хочу - умираю!
Стукаются мягкими, гнущимися под пальцами стаканами, Савоня привстает, тоже тянется чокнуться: "Побудем живы, дак..." - и выпивает свое степенно, с праздничной торжественностью.
Уха получилась хороша - крепка, навариста, с душистой янтарной пленочкой, и все набрасываются на нее с азартным упоением.
- А вы знаете,- неожиданно разговорилась Рита, платочком вытирая запотевшие очки,- я ведь чуть было не уехала рейсом "Москва - Астрахань".
- Перепутала теплоходы? - усмехается Дима-большой, обирающий мякоть с лещевой хребтины.
- И ничего я не перепутала. Просто не достала путевки. За два дня до меня последнюю продали.
- Суду все ясно.
- Предлагали на сентябрь. Но куда же я в сентябре? В сентябре занятия.
- А что в Астрахани?
- Как - что? Туда и обратно. Есть такой рейс. Пришлось, как видите, плыть совсем в другую сторону.
- А какая разница?
- Не загоришь, зиму будешь бегать бледной дурочкой.
- Бегать черной дурочкой лучше?
- Но в общем-то я ничего не потеряла. Здесь, оказывается, тоже неплохо. И потом, все на юг и на юг, ужас!
- К-кому добавки? - Дима-маленький, взявший на себя роль виночерпия, отшвыривает через плечо пустую бутылку и распечатывает новую. Шурочка тоже не забывает подливать юшки и оделять рыбьими ломтями, набитыми желтой икрой, похожей на пшеничную кашу.
- Ой, мальчики, не могу!- наконец переводит она дух и двумя пальцами трясет на груди свитер.- Аж жарко стало!
- Накижалась? - хохочет Дима-большой.
-- Ужасно, как наелась!
- Давай отстегну юбку.
- Димка, ты невыносимый тип! - обижается Шурочка.- При тебе нельзя ничего сказать. Отчего ты на себя напускаешь?
- На меня дурно влияла улица.
- Болтун! Ты лучше скажи, за что тебя отчислили из института?
- Не отчислили, а ушел по собственному желанию. Как в Одессе говорят, это две большие разницы, мадам.
- Нет, правда. Ты прошлый раз что-то такое говорил... Что-нибудь натворил, да?
- Бывает, Шурок, бывает...
- И что ты будешь делать, несчастный?
- Поеду к бабке в Тюмень, у нее там корова. Или к Димке в Калугу. Буду помогать ему отливать зубы для пенсионеров.
- А разве наш маленький Дима протезист? - изумляется Шурочка.- Димчик, правда? Ты зубной техник? Ни за что не подумаешь!
Дима-маленький, сияя золотым зубом, прикладывает бутылку к сердцу.
- Какой-то там отливщик в платной стоматоложке,- хохочет Дима-большой.
- Так точно, в б-блатной! - выпаливает Дима-маленький.
- Но калым имеет. Так что можешь выходить за него замуж. Правда, зашибает маленько. Все брови стер.
- При чем тут брови? - не понимает Шурочка, и оттого все взрываются дружным смехом.
- На бровях ходит!
- Ладно трепаться! - смущается Дима-маленький.
- А хотите номер? - регочет Дима-большой.- Это как я в первый раз с ним встретился.
- Брось, ну с-сказал...- еще больше краснеет Дима-маленький.
- Захожу, значит, в туалет... Где-то под Кимрами. Смотрю, стоит, чуб на глаза, в зеркало глядится. А самого ведет из стороны в сторону, мордой не может попасть в зеркало.
За столом прыскают.
- Ты чего, спрашиваю, дверь ищешь? А он мне: с-слу-шай, друг, ув-в-важь... Познакомь с какой-нибудь... А я, приедешь ко мне в Калугу, з-зубы тебе з-здeлаю...
- Ой, не могу! - виснет на руке Димы-маленького Шурочка.- Бедный мой Димульчик! И что же?
- Сам, говорю, не можешь познакомиться, что ли? А он: всех уже расхватали, падлы! Есть, говорит, одна, в семнадцатой каюте, да у нее ангина, горло перевязанное, не хочет со мной р-разговаривать.
И опять дружный взрыв хохота, смеется и сам Дима-маленький.
- И ты пообещался? - топочет в изнеможении Шурочка.
- А как же! А иначе не уходит. Там же, в гальюне, заключили трудовое соглашение.
- Ну хохмач!
- Предложил познакомить с одной. Вы все ее знаете, толстая такая, чулки все на палубе вяжет.
- Тетю Феню? Ой, обхохочешься!
- А ему какая разница? Ему было уже не до Фени... Ага, говорит, уважь... Отвел я его в его же каюту, он сразу и захрапел, отбросил копыта... А на другой день заходит, головой крутит: я, говорит, вчера б-бузил... Это я так... А зубы, говорит, я тебе и затак з-зделаю. Приезжай только в Калугу.
Рита пересаживается к Диме-большому, запускает руку в его брючный карман, достает сигареты.
-- Что, подруга, перекур? - трясет он смоляным чубом и, облапив Риту за плечи, поет ей шутливым баском:
Пусть удобства мало, пусть погоды вьюжны,
Не волнуйся, мама, мы туда, где трудно...
Савоня, храня в себе праздничное настроение, радуясь веселому застолью, участливо слушает, о чем говорят гости, потом и сам пытается завести разговор со своим тихим молчаливым соседом.
- Время и нам покурить, дак...- наклоняется он к Гойе Надцатому, протягивая ему обшарпанную пачку "Севера".- На-кось моих, простецких.
- Спасибо, не курю,- отстраняет папиросы Гойя Надцатый.- Как-то не научился.
