Ознакомительная версия.
Об этом ЧП мгновенно стало известно директору школы, и он потребовал назвать зачинщиков, не наказывать же весь класс. Учительница назвала меня. Должен признаться, не без оснований.
Разборка началась прямо на уроке. Мне было велено покинуть занятия и явиться с родителями. С учетом политической составляющей проступка рассматривались два варианта моего наказания: исключение из школы или исключение из комсомола. Ни тот, ни другой меня совершенно не устраивал.
Обсудив сложившуюся ситуацию с секретарем комитета комсомола школы, который был нормальным парнем и к тому же моим приятелем, мы решили ехать в музей и утрясать дело там. Экскурсовода мы нашли без труда. На удивление, встретила она нас очень приветливо и сказала, что меня хорошо помнит. «Еще бы», – обреченно подумал я.
Мы коротко изложили ей суть вопроса и имеющиеся варианты его решения. Реакция ее была поразительной. Она сказала, что никакого зла вообще не держит, а проводимые в школе поиски «козла отпущения» являются вредным последствием культа личности. Еще она сообщила, что сегодня ей выдали долгожданный ордер на новую квартиру. Такое везение (я имею в виду себя) не могло прийти само по себе. Судьба и раньше была ко мне благосклонна, но столь отчетливо я почувствовал ее спасительную руку впервые.
Мы поздравили и тепло поблагодарили счастливого экскурсовода. На прощание она дала нам свой телефон и обещала заступиться в случае необходимости.
На следующий день я пришел в школу без родителей, но в легком волнении. Директор явился вместе с учительницей истории уже на первый урок и потребовал от меня объяснений.
Я слово в слово процитировал экскурсовода. Наступила пауза. Директор повернулся, бросил взгляд на учительницу, от которого та вся сжалась, и покинул класс. Я понял, что победил, но радости от этого никакой не было. Состояние было примерно как в свое время на столбе, когда страховочной цепью я чуть не замкнул магистральные провода. Пуля просвистела у виска.
Следующая, более мелкая угроза нависла надо мной уже в самом конце одиннадцатого класса. У нас не было какого-то урока, и мы втроем играли в дурака, когда в класс вошла новая учительница химии. Карты у нас были необычные – их Алик сделал сам, причем очень искусно. Они были крошечными и помещались в спичечную коробку. Мы играли в них, почти не таясь, поскольку и за проступок-то это не считали.
На вопрос учительницы «Что вы тут делаете?» я честно ответил «Играем в карты. Не хотите ли присоединиться?»
Это был явный перебор расхрабрившегося выпускника.
Далее события развивались стремительно. На следующий урок прибыл директор и, сказав, что за такие дела можно заработать запись в характеристику, с которой и в ремесленное училище не примут, потребовал добровольно признаться в содеянном.
Мы обреченно переглянулись и уже хотели было сдаваться, как вдруг нас опередила другая четверка вставших одноклассников. (В этот раз судьбе спасти меня оказалось много дешевле, чем в предыдущем случае.) Их увели, но вскоре вернули, так как химичка их не опознала. Ребята потом долго недоумевали, как их могли застукать на чердаке?
Вообще же я был активным комсомольцев, и в одиннадцатом классе тот же директор предложил мне стать секретарем комитета комсомола школы. Предложение было очень лестным, но я его по мальчишеской строптивости сразу отклонил, о чем тут же пожалел. Но обратного хода с моим характером уже быть не могло. В дальнейшем подобное со мной случалось еще пару раз в зрелом возрасте и в еще более перспективных ситуациях. Анализируя данный случай, я прихожу к заключению, что мгновенное, неизвестно откуда пришедшее решение было верным, иначе со своей инициативностью я смог бы попасть на заметку в райком с перспективой партийной карьеры. Судьба же уже тогда, вероятно, имела в виду более интересный вариант жизненного пути.
Самые тяжелые школьные воспоминания связаны у меня с уроками русского языка и литературы. Как и чистописание в начальной школе, это была сплошная зубная боль. Редкий диктант, а тем более сочинение приносили мне больше тройки.
И вот однажды на одном из домашних сочинений я решил переломить ситуацию. Трудился я над ним целую неделю, отказавшись от обычного в таких случаях списывания с учебников и пособий. Я пытался изложить свой взгляд на вещи, придав ему хорошо продуманные оригинальность и образность. Сочинение получилось большим. Я его дважды переписывал, а под конец попросил родителей проверить.
Через пару дней состоялся «разбор полетов». Я очень надеялся, что мое сочинение попадет наконец в число лучших, и с нетерпением, буквально затаив дыхание, ожидал этого счастливого момента.
Работа моя лежала отдельно от остальных. Учительница, видимо, хотела сказать о ней специально. Это обнадеживало. Однако, как вскоре выяснилось, смысл ее комментария сводился к тому, что допущенные в домашнем сочинении восемь ошибок свидетельствуют о моем полном пренебрежении к предмету. Мне был поставлен кол, и о нем было публично объявлено на ближайшем родительском собрании, так что мама вынуждена была разделить со мной позор и ответственность.
С этого момента я уже никогда не выходил в своих сочинениях за рамки упрощенных до предела банальных фраз. Эта жалкая по своей сути тактика позволила, тем не менее, успешно закончить школу и получить заветную тройку за сочинение на вступительных экзаменах в МГУ.
Прямыми антиподами преподавателю литературы были учителя черчения и электротехники. Оба они преподавали в вузах, в школу пришли скорее из интереса, чем для заработка, и к делу подходили неформально.
Чертежник на первом же уроке дал задачу по начертательной геометрии и спокойно уселся за стол, предоставив нам возможность помучиться. Наши робкие попытки найти решения все были неверны, и он их аргументированно отвергал. На следующем уроке все повторилось. Казалось, что таким методом мы вообще не сдвинемся с места. Но методика оказалась плодотворной, и дальше все стало развиваться стремительно. Знания легко ложатся на вспаханную напряженным трудом почву. В конце года мы уже уверенно вычерчивали любые сечения и пересечения сложных поверхностей, далеко выходящие за рамки школьной программы. Полученные навыки и знания оказались столь глубокими, что в МГУ преподаватель начертательной геометрии на первом же занятии поставил мне зачет, чтобы я больше не приходил и не выпендривался. Кстати, точно так же получилось со слесарной практикой, но здесь я благодарил уже не школу, а деда.
Ознакомительная версия.
