Наконец, третьим источником, сформировавшим мировоззрение Сон Чжу, было чтение марксистской литературы. Говорят, что человек во многом есть то, что он читает. Марксизм в этом плане явление уникальное. Вряд ли можно назвать иную идеологию, которая столь сильно изменила бы развитие человечества. Марксизм был привлекателен тем, что давал цельную картину мира и четкую инструкцию, как его преобразовывать. В начале века на Востоке эти идеи были в моде, к марксизму приходили те, кто желал быть в курсе последних веяний. Неудивительно, что развитый молодой человек, интересовавшийся всем новым и прогрессивным, увлекся ими.
Впрочем, впервые интерес к марксизму мог появиться и под влиянием отца. В воспоминаниях Ким высказывает предположение, что в период 1918–1919 годов его отец находился в Приморье. Там он мог узнать про первые корейские коммунистические организации и проникнуться симпатией к советской власти, как и многие его соотечественники.
Изучение марксизма вызвало у Сон Чжу много вопросов применительно к корейской действительности:
— Как осуществить пролетарскую революцию в такой колониальной стране, как Корея, являющейся отсталым полуфеодальным государством?
— Как держать связь с революциями в соседних странах, прежде всего в Китае, в условиях, когда пришлось оставить родину и вести борьбу на китайской земле?
— Как выполнить национальный долг перед корейской революцией и интернациональный — перед мировой?
На все эти вопросы предстояло отвечать самому, но сами основы «всесильного и верного» учения уже были усвоены и сомнений не вызывали.
Итак, к восемнадцати годам Сон Чжу был уже вполне сформировавшимся человеком со своим взглядом на мир. Несправедливый арест и последующее тюремное заключение только укрепили его в ненависти к японским оккупантам и в правоте выбранного пути.
После выхода из тюрьмы он уже не вернется в школу. Он станет профессиональным революционером.
Глава третья
НА СОПКАХ МАНЬЧЖУРИИ
После поражения в пограничном конфликте с Советским Союзом в начале 1930-х годов Маньчжурия переживала очередную ломку своей исторической судьбы. У Японии давно зрело желание прибрать к рукам этот привлекательный регион с многочисленными природными богатствами и трудолюбивым населением. Чиновники и главы промышленных корпораций в своих токийских кабинетах подсчитывали, сколько можно будет вывезти в метрополию угля и древесины. Армейская верхушка горела желанием продолжить расширение границ империи, успешно начатое с оккупации Кореи. В затянутых табачным дымом штабах седые генералы и черноволосые полковники чертили на картах стрелочки, составляя планы боевых действий. Было очевидно, что Китай, находящийся в состоянии полного хаоса и распада, не мог оказать сколько-нибудь эффективного сопротивления отторжению части своей территории. А значит — долгой война не будет. Так оно и вышло.
Поздно вечером 18 сентября 1931 года на железной дороге неподалеку от города Мукдена (Шэньяна) прогремел взрыв, в результате которого от рельсов оторвался кусок полотна. Через несколько минут по соседнему пути прошел пассажирский поезд. Однако командование японской Квантунской армии, дислоцированной в Маньчжурии, обвинило китайские войска в диверсии и желании подорвать состав. То, что этого не произошло, объяснялось чудом, подтверждающим «божественное происхождение японской нации». Как потом стало известно, маньчжурский инцидент был провокацией, которую организовали сами японцы. Он был использован как повод для начала войны: в ту же ночь Квантунская армия развернула наступление на Мукден.
И уже 1 марта 1932 года было торжественно провозглашено создание нового государства — Маньчжоу-Го. Выходившее на японском языке издание с ласковым названием «Манею нити нити» («Ежедневная маньчжурская газета») так писало об этом событии: «Один миллион 312 тысяч квадратных километров территории, простирающейся с севера на юг на 1700 километров и с востока на запад на 1400 километров, представляют собой широчайшее поле деятельности для освобожденного 30-миллионного маньчжурского населения. Согретое восходящим солнцем империи Ямато, оно начинает перелистывать страницы истории своего свободного развития, и ему более не угрожает ни колониальная экспансия Запада, ни коммунистическая агрессия со стороны СССР или агентов Коминтерна из Пекина или Нанкина».
В качестве верховного правителя японцы пригласили последнего императора Китая из Маньчжурской династии — его величество Пу И. А реальным хозяином положения стал посол Японии, по совместительству главнокомандующий Квантунской армией. Специально подготовленные и одобренные официальным Токио чиновники заняли все ключевые посты во властном аппарате.
Захват Маньчжурии прошел практически без сопротивления. Китайские войска местных генералов-милитаристов, намного превосходившие японцев по численности, либо капитулировали, либо бежали после первых же стычек.
— Товарищ Сон Чжу, вы знаете, сколько солдат насчитывает Северо-восточная армия, которой командует Чжан Сюэлян? — негодовал приятель Кима китаец Чэнь Ханьчжан. — Ни много ни мало триста тысяч. Триста тысяч! Это же немалое число. А эти триста тысяч отдали Шэньяну за одну ночь, не выстрелив ни единого патрона… Неужели так труслива и беспомощна наша китайская нация?! Неужели погибла родина Конфуция, Чжугэ Ляна, Ду Пу и Сунь Ятсена?!
Многие китайцы теперь испытывали подобные чувства, как раньше корейцы, оказавшиеся под японской оккупацией. «Почему-то я вспомнил тогда корейскую пословицу: "Хочешь поймать тигра, иди в его логово", — размышлял Ким. — Маньчжурия превратилась в логово тигра. Нужно поймать в этом лагере тигра — японский империализм. Настала пора бороться с оружием в руках»1.
И хотя друзья уговаривали его вернуться в школу, чтобы получить образование, он и слышать не хотел об этом. И даже когда посланец из далекой Москвы, курьер Коминтерна Ким Гван Pep открыл перед ним чемодан, где уже были приготовлены сорочка, галстук и ботинки, и стал уговаривать ехать учиться в СССР, Ким отказался от столь заманчивого предложения: «Если я стану кушать в СССР хлеб, может быть, я стану про-российским. Но таким я быть не хочу».
Согласно официальной биографии Кима, первые же месяцы после выхода из тюрьмы были для него чрезвычайно насыщены событиями. Так, на протяжении всего нескольких дней в начале июля 1930 года он на совещании в селе Калунь впервые сформулировал идеологию «самостоятельности» — чучхе, создал первую партийную организацию «Союз товарищей Консор», а также собрал под своим флагом Корейскую революционную армию. (В дальнейшем, в 1932 году, она была преобразована в Антияпонскую партизанскую народную армию, а в 1934 году — в Корейскую народно-революционную армию.)
